— Что это? — спрашивает она как можно более равнодушным тоном, хоть внутри все трепещет.
— Платье, — отзывается Круделис, не поворачиваясь в ее сторону даже.
Он проходится острым лезвием по собственной щеке, стараясь как можно осторожнее и более ловко избавиться от волос на лице, появившихся за время его отсутствия в столице. Лакерта подходит к нему, споласкивает руки и говорит:
— Давай-ка лучше я.
Круделис протягивает ей бритву, а сам отступает от зеркала. Она всегда справлялась с этим лучше него, справится и в этот раз. Лакерта вешает себе на плечо полотенце, берет кисть, смоченную в мыльном растворе, и только потом идет к мужу, успевшему расположиться в кресле. Он запрокидывает голову, подставляет ей шею и прикрывает глаза. Полное и безоговорочное доверие ставит ей в тупик, но она почти сразу же мажет ему подбородок и принимается умело орудовать лезвием.
— Где ты его взял?
— Его пошили на заказ специально для тебя, — терпеливо поясняет он. — Не беспокойся, я не украл его. Как моя жена, ты можешь не отказывать себе в красивой одежде.
— Для меня никогда ничего не шили на заказ, — признается она.
— Теперь это изменилось. Если тебе не нравится фасон, то в следующий раз сможешь сама сходить к портному и выбрать любой другой.
— Нет-нет, фасон прекрасный, но… — она замолкает, и лезвие замирает у него под подбородком.
Он лениво открывает один глаз и ждет, что она скажет дальше. Лакерта пожевывает нижнюю губу, не зная, стоит ли рассказывать о том, что случилось недавно в королевских покоях. Раньше она бы не стала скрывать от него нечто подобное. В конце концов, он явно понимает в магии больше, чем королева. Если кто из них двоих и представляет угрозу, то скорее Змей, чем слуга Рдяной богини.
Перед глазами все еще стоит нечеловеческая морда с длинными клыками вместо лица королевы, и Лакерта ежится.
— Я не хотела идти.
Круделис закрывает глаз и перестает за ней следить.
— При дворе неважно, кто и что хочет. Здесь действуют иные правила.
— У меня нет титула, — напоминает она. — У тебя, кстати, тоже. Вся твоя власть проистекает из того, что ты ближайший союзник Нереис. Все эти высокородные титулованные особы не станут даже есть с нами за одним столом. Да и вряд ли захотят со мной говорить.
Как будто она сама хочет с ними говорить.
Какое-то время он молчит, она продолжает его брить и решает, что он, должно быть, заснул и не слышал ее слов, но потом Круделис подает голос.
— Не я принял решение, что ты должна там быть. Не мне и позволять тебе не приходить. Если тебя так заботит отсутствие титула, то…
— Не говори, что ты можешь устроить и это, — язвительно парирует она. — Мне нужна сносная жизнь, а не роскошная. Меня вполне устраивает место служанки, чуть более свободной, чем на кухне.
— Тебе стоит просто намекнуть, Лакерта.
И самое ужасное, что он не шутит. Он действительно предлагает ей получить титул, обзавестись тем, о чем она и не смела мечтать, дожевывая черствый подгоревший хлеб под хлипким навесом в Умирающим квартале, а ей ничего этого не нужно.
— Что такого важного должно произойти на вечернем приеме, что там нужна даже такая незначительная сошка, как я? — спрашивает она, вытирая его лицо полотенцем. — Готово.
Круделис опускает голову, не ощупывает щеки и подбородок, принимая ее слова на веру, и это снова несколько обескураживает ее. Он верит ей. Действительно верит, каким бы странным это ни казалось. Пускай в мелочах, но она замечает их и старается запомнить.
— Наше присутствие там — чистая формальность. Но формальности сейчас как никогда важны. Королева со двором скоро отбывает в один из грандиозных замков — вот и все новости. Кто-то захочет остаться здесь и ждать ее возвращения, которое случится через двенадцать месяцев, кто-то отправится вместе с ней.
— У нас выбора нет, как я понимаю.
Он сухо кивает.
Ладони у него теплые, она замечает это мимоходом, когда он забирает из ее рук бритву и кисть, потом еще и полотенце прихватывает, чтобы положить на место. Лакерта щелкает суставами пальцев и пытается уложить все это в голове. Взгляд непроизвольно опять падает на платье, и она не может не признать, что испытывает какое-то детское ликование, некий трепет всякий раз, как смотрит на символ новой жизни, который так любезно приобрел для нее супруг.