— Гентаф, почему ты все еще служишь ей?
Он поворачивается к ней, и впервые за долгое время в его взгляде она видит ни пустоту, ни дремлющего хищника, а многовековое одиночество.
— Кто назвал тебе это имя? — спрашивает он уставшим и меланхоличным тоном.
— Моя богиня, — произносит Лакерта совершенно искренне.
Она могла бы соврать, могла бы юлить и увиливать, но она решает сказать ему правду. Доверие за доверие.
Лакерта подходит к Круделису, касается ладонью его щеки, он прикрывает глаза и льнет к ее руке.
— Не используй его больше, — просит он полушепотом. — Твоя богиня права, но я больше не откликаюсь на это имя.
Он приоткрывает ей что-то личное. Не обещает разделаться с ней и сбросить в холодные морские воды, а всего лишь просит не лезть туда больше. Лакерта глядит на его умиротворенное выражение лица и ловит себя на странной, но внезапно такой теплой и обнадеживающей мысли: в другой жизни она могла бы его полюбить.
В той, где не любила бы выживать больше всего на свете.
В той, где у них был бы шанс, а она не смотрела на него, как на очередной способ для выживания в жестоком и абсолютно не расположенном к ней мире.
— Ты не ответил на вопрос, — напоминает она. — Почему ты продолжаешь служить королеве?
Он открывает глаза, в них блестят красно-рыжие угли, а зрачки вытягиваются, становясь змеиными. Круделис убирает ее ладонь от своего лица, и прикосновение его руки жжет ей кожу, но Лакерта не отдергивает ладонь.
— У меня есть на то причины, — уклончиво отвечает он. — Как и у тебя есть причины, чтобы поклоняться своей богине. И заметь, я не лезу в твою голову и не пытаюсь тебя переубедить.
— Я не пытаюсь тебя переубедить, — резко отвечает она. — Я просто пытаюсь понять.
— Что ж, тогда перестань. Потому что я не стану тебе рассказывать, а сама ты никогда не догадаешься.
— Ты считаешь меня глупой?
— Я считаю тебя человеческой женщиной, — снисходительно отвечает он и сам убирает руку от ее ладони до того, как на коже появятся ожоги. — Вот и будь человеческой женщиной: надень красивое платье, вкусно поешь и делай то, что велит тебе твоя королева.
— Но тебе-то она не королева, — продолжает настаивать Лакерта. — Ты не можешь подчиняться смертной, я в такую чушь никогда не поверю.
— Ты вольна верить во все, во что пожелаешь, милая, — его тон не меняется, но черты лица будто становятся острее. — Не лезь в мои дела, и я достану тебе все, что захочешь.
— А если мне нужны ответы на вопросы?
— Тогда… — он делает паузу и разводит руки в стороны, — ты обратилась не по адресу.
Ей вдруг хочется его ударить.
Влепить самую обычную звонкую пощечину, чтобы не смел разговаривать с ней свысока. То, что она смертная, не делает ее хуже. То, что она не владеет теми же силами, что и он, не делает ее жалкой или неугодной. И что-то появляется в ее взгляде или чертах лица, потому что Круделис скалится и предупредительно замечает:
— Я бы подумал дважды и не стал этого делать.
Лакерте остается только фыркнуть и напомнить себе, что он способен убить ее в любой момент. Обратить в горстку пепла, которая станет следующей частью кровавого ритуала королевы. Не такую смерть она бы хотела для себя.
Она бы вообще не хотела для себя смерти; но та придет за ней рано или поздно.
— Я приду, — чеканит она и хитро улыбается. — Надену платье и буду вести себя так, как должна приличная жена первого королевского советника. Но не думай, что я ни на что не гожусь.
— Если бы я считал, что ты ни на что не годишься, скажи, стал бы я вытаскивать тебя из той ямы, где ты жила?
В отличие от нее он не угрожает и не язвит. Огонь в его глазах гаснет, а тон опять становится уставшим и назидательным. Она терпеть не может, когда он так с ней разговаривает.
— Если бы не эта яма, ты бы сгнил, — парирует Лакерта. — Заодно бы и проверил, смертен ты сам или нет.