— Ты не думала стать его любовницей?
От внезапного вопроса Круделиса она вздрагивает.
— Что?.. Не неси ерунды.
— Почему же сразу ерунды? Он молод, подвержен всевозможным порывам, — рассуждает он вслух, — а ты пронырлива и точно не упустишь возможность сделать свою жизнь чуточку лучше.
— Ложиться под принца — это же как низко надо пасть.
— Но он вполне недурен собой, как думаешь?
Лакерта переводит взгляд на мужа, пытается найти на его лице хоть какие-то признаки насмешки или издевки, но встречает лишь спокойствие и прямоту:
— Возможно, я ошибся. Тогда прости мне это. Но если я все же прав, то я бы не советовал тебе делить постель с этим человеком. Даже не потому, что он неприятен лично мне, и не потому, что скажут о тебе при дворе. Есть другая, более веская причина, о которой я не могу тебе рассказать.
— Что, королева разозлится? — усмехается Лакерта. — Я познакомилась с ее гневом, больше не горю желанием. Если это она подослала тебя…
— Меня никто не подсылал, Лакерта. Мне казалось, мы доверяем друг другу.
Может быть.
А может быть она все это время притворялась, что доверяет ему, чтобы усыпить его бдительность.
Но Круделис продолжает, не обратив никакого внимание на ее молчание:
— Он — ее любовник, это правда. Но Нереис не позволит забрать у нее то, что обеспечивает ей права на престол.
— Потому что он единственный дальний родственник погибшего короля? Или потому, что однажды она воспользуется браком с принцем, как предлогом, чтобы удержать корону на голове?
— Не гадай. Ты все равно не сможешь постичь ее планы.
— Куда уж мне до твоей великой и прекрасной Нереис.
Он раздраженно фыркает, и она понимает, что задела его за живое.
Признаться, ревность никогда не была ей свойственна. Заключая брак с Круделисом, Лакерта не ждала истории любви или глупой супружеской верности. Она понимала, что это сделка. Сделка, которая нужна ей намного больше, чем ему, но на которую он почему-то согласился.
И все же, хоть их сделке не угрожают, она не может ничего с собой поделать, когда речь заходит о королеве. Лакерта видит, как он говорит о Нереис. Видит, как на нее смотрит. От всего этого становится так некомфортно, будто на нее надели не красивое платье, пошитой на заказ, а вшивый мешок с клещами, которые пляшут по всему телу и кусают, и прихватывают в разных местах.
— Я бы посоветовал тебе совсем не иметь с ним никаких дел.
Она открывает рот и собирается ответить, но Круделис уходит, не прощаясь, и Лакерта разочарованно смыкает губы.
Они могли бы танцевать сейчас, вдруг понимает она. Он мог бы научить ее, и ей бы даже могло понравиться. Пускай не с первого раза, но с третьего или даже шестого. И эта мысль отдает такой детской наивностью, что Лакерта старается задушить ее в зародыше и не позволять пускать корни в сознании.
Они бы не могли, нет.
Она бы не могла.
Попросту не стала.
Пока она отвлекается на Круделиса, уйти успевает не только он. Принц тоже куда-то пропадает из поля ее зрения, и Лакерта тихо ругается себе под нос, стараясь рассмотреть его из-за голов придворных.
Точное число обитателей замка она не знает; слуг и стражу никто обычно не считает, да и большей части их здесь нет, но ощущение такое, что тронный зал съежился от холода и стал совсем небольшим. Теперь уже не получается стоять у стены и рассматривать собравшихся. Приходится маневрировать среди гостей вечера. Себя гостей Лакерта не чувствует; избавиться от платья хочется ужасно, пускай он и очень красивое.
Она скользит среди маркизов и эрлов, среди баронесс и виконтов, проходит мимо стражников, и никто не заговаривает с ней.
Может, Змей и притащил жену в замок, но это отнюдь не значит, что все забыли о ее добровольном отречении от истинной веры. На мгновение она представляет их удивленные лица, окажись она в одном из рексианских храмов, и эта картинка получается настолько живой, что Лакерта хихикает себе под нос, даже не прикрывая рот ладонью.
— Возмутительно! — доносится до нее голос престарелой маркизы, и Лакерта смотрит четко на нее, чем вызывает еще больше негодования на испещренным морщинами лице. Та раскрывает веер и обращается к виконтессе средних лет, не очень старательно прикрывая веером лицо: — Только посмотрите, куда мы катимся, душенька. Видел бы это епископ! Наши души после такого никакими пытками не искупят своей вины перед Рексом.