Несмотря на наличие у жал практически не потраченного жалования, накопившегося за три месяца в учебке, играть на интерес нам запретил Члюфа. Его круглосуточное присутствие в казарме послужило гарантом неукоснительного исполнения запрета це-стожа. Играть же просто так, без куража и азарта, большинству жал быстро наскучило. Потому большая часть выданных настольных игр оказалась не востребована, и лишь немногие осели в руках у любителей самого процесса игры.
Заядлых читателей в нашем сборном стоже тоже оказалось немного, лишь треть электронных книг разошлась по рукам, остальные так и остались пылиться до конца перелёта на столе возле входа, куда их выложил робот.
Основная масса сослуживцев продолжала коротать дни напролёт в бесконечных разговорах с друзьями ни о чём.
Когда звереющим от безделья жалам становилось совсем невмоготу, и бойцы из разных дежей, припоминая старые обиды, невзирая на строгий запрет Члюфы Грууска, начинали цапаться друг с другом из-за разных мелочей (типа: че так долгого в душе поласкался, или с хрена ты на меня уставился), це-стож быстро возвращал подопечных к порядку и спокойствию простым и действенным способом. Он строил стож и несколько часов к ряду изводил нас бесконечными физическими нагрузками, заставляя бойцов прыгать, приседать, отжиматься, или, наоборот, подолгу замирать в неудобной статичной позе… Хорошенько раскаченным в учебке телам жал от такой тренировки системных бонусов в развитие практически не прилетало, но выматывались мы более чем прилично, и, когда Члюфа нас в конце отпускал, по кроватям все практически расползались. Разумеется, ни о какой драке в таком состоянии уже не могло быть и речи.
Муштра быстро остужала самые горячие головы, но, к сожалению, ненадолго. Стоило Грууску оставить нас в покое, и через день-другой бойцами вновь овладевала невыносимая скука. Как-то само собой припоминались старые, давно забытые обиды, и вновь начинались озлобленные стычки в закрытых душевых и туалетах… Впрочем, все эти мелкие стычки по большому счету были лишь развлечением от скуки. До серьёзных столкновений между дежами периодически возникающие мелкие подначки никогда не доходили, сказывалась трёхмесячная привычка жить вместе в одной казарме бок о бок.
Лично для меня период вынужденного безделья во время перелета вовсе не стал таким уж утомительным. Напротив, я даже наслаждался свалившейся свободой от забот. Наконец-то у меня появилось достаточно свободного времени, чтобы очертя голову окунутся в стремительно развивающийся роман с Бертой.
Наплевав на косые сторонние взгляды, мы с подругой еще в день заселения спустили с боков верхнего яруса нашей кровати вниз длинные одеяла, и уединились под импровизированным шатром на закрытой нижней койке…
Вернувшись из душа, я застал подружку уже спящей.
— Ну вот, и стоило меня дергать, — проворчал я, осторожно пристраиваясь с боку от разметавшейся во сне девушки.
Не удержавшись, я поцеловал Берту в краешек губ. И тут же неожиданно нарвался на встречный поцелуй.
— Ах ты хитрюга, — хмыкнул я.
— Я правда чуть не заснула, пока тебя ждала, — фыркнула Берта и мстительно куснула меня за мочку уха. — Че как долго-то?
— Где ж долго⁈ Всего… — дальнейшие мои слава утонули в ее жадном поцелуе.
Глава 23
Глава 23. Кошмарный прорыв
Захватывающие дух «приветы» из мира насекомых, регулярно прилетающие последние полтора месяца раз в неделю мне во сне, поначалу на хофе полностью прекратились. Две с половиной недели, утомленный ласками Берты, по ночам я спал, как убитый, вообще без сновидений. Но в конце третьей недели мне вдруг приснилась дичь, покруче лютого кошмара. А начиналось все со знакомой безобидной картинки…
В до дрожи реалистичном сне снова действо развивалось возле мшистого камня (или огромного валуна, каковым он мне казался глазами насекомоядного наблюдателя). Но на сей раз я (он) смотрел не в сторону окружавшей камень травы (замерев, чтобы не спугнуть выслеживаемую добычу), а в широкую глубокую яму под валуном в сырой земле, и нетерпеливо переминался, в явном предвкушении чего-то. Имеющийся опыт предыдущих серий сна подсказал мне, что яма под камнем — это, вероятнее всего, и есть то самое пресловутое логово «хищника», из которого раньше велось наблюдение.