Через минуту мастер осторожно приподнялся, и осторожно выглянул через подоконник – в парке никого не было, только одинокая старушка с продуктовыми пакетами в руках, прихрамывая, брела по тротуару.
В коридоре за дверью послышалось:
– Филипп Андреевич, вы у себя?
Мастер подошёл к двери, выглянул. Перед ним стоял Семён-электрик. С улыбкой глядя на Сёчина, по-дурацки спросил:
– А чё это вы там делаете, а? Один, что-ли?
– Сеня, тебе чего нужно?
Тот, вытягивая шею, пытался рассмотреть что-то за спиной Филиппа:
– Так это вы меня искали, а мне ничего. Чего хотели?
– Да, хотел. Пойдём на сцену, там объясню.
Поднявшись по боковым ступенькам, Филипп с Семёном остановились – шла репетиция. Действие четвёртого акта приближалось к концу – Корделия, собираясь послать порученца за отцом, вела монолог, обращаясь к лекарю – она готова заплатить любую цену, чтобы «вернуть ему утраченный рассудок». Придворный эскулап ответствал принцессе, что для этого нужно обеспечить больному «покой, ниспосылаемый природой», и прием целебных трав.
В момент прочтения Зинаидой Петровной страстного монолога о больном отце, Филипп с Семёном находились с правой стороны сцены, за краем кулис, и внимательно наблюдали за происходящим.
И тут Сёчин заметил, что на противоположной стороне подмосток происходит какое-то непонятное движение. Не в силах понять, он повернулся к Семёну:
– Сеня, что там случилось, кто это?
Электрик прищурился, двинул корпусом немного в сторону, чтобы разглядеть происходившую суету за актёрами на сцене, и махнул рукой:
– Да это алкашня наша, Лёва с Эдиком, не обращайте внимания, видать приняли немного внутрь, вот и дурачатся теперь. Давайте лучше на артистов посмотрим.
А на сцене уже заканчивался четвёртый акт, и во время беседы Корделии с придворным врачом, со стороны Филиппа на сцену вышел наряженный в цветные панталоны глашатай, который громким голосом оповестил присутствующих о перешедших в наступление британцев.
И тут произошло то, чего не задумывал даже гениальный англичанин – в момент, когда глашатай на сцене объявил о предстоящей экспансии бриттов, с противоположной стороны, с диким воплем «А-а-а-бляха!», на сцену вырвался Лёва, размахивавший здоровенным бутафорским мечом, со шлемом на голове. Всё замерли от неожиданности, а «британский воин», не обращая внимание на королевское семейство, подбежал к Филиппу, и с разбега, локтем левой руки толкнул его в грудь. Совершенно не ожидавший нападения Сёчин буквально отлетел от удара в сторону, упал на ступени боковой лестницы, и кувыркаясь, покатился вниз. Бесстрашный Лёва с криком начал безудержно махать мечом, пытаясь попасть во что-то, висящее сверху. И тут, на то самое место, где только что стоял Филипп, плюхнулась огромная, блистающая чёрной чешуёй змея. Гадина упала точно туда, где он до этого только что стоял, свилась в огромный клубок, высоко вытянула треугольную голову, и принялась громко, с хрипом шипеть. Электрик Семён с истошным воплем отпрыгнул в сторону, актёры, увидев жуткую рептилию, закричали, и начали метаться по сцене из стороны в сторону. Издав громогласный победный клич: «Убью, падла!», Лева, замахнувшись деревянным мечом, принялся лупить мерзкого гада, не останавливаясь, удар за ударом. Рептилия зашипела ещё громче, и вытянувшись почти до середины сцены, торопливыми извивами уползла в угол за декорации. В этот апокалиптический миг упал занавес – четвёртый акт бессмертной трагедии завершился эффектной кодой, а за бархатной шторой раздались беспорядочные визги Корделии – истерика разгорелась с новой силой.