Филипп поправил рассказчицу:
– Ты же сказала – анаконда!
Зинаида поправила причёску:
– Королевская кобра звучит лучше. Жаль, что ты Филя, нас всех в тот миг не видел! Представь – столпились зеваки, и тут я – вся такая из себя Корделия! Это был мой звёздный час! Сегодня с самого утра, на премьеру раскупили все билеты! Честное слово! Приехал прокурор, и мэр с ним. Филя, ты бы видел – мэр такой душка, просто барин! Он собрал нас возле гардеробной, и сказал, что в здании змей не обнаружено, и ещё сказал, что приползла она аж с Ебурга, сбежала из областного серпентария. Представляешь, сколько ползла? Видать, была жутко голодная, и хотела тебя съесть! Ужас какой, скажи, а?
– Да не говори глупостей, Зина. Чего бы ей меня хотеть в обед употребить? Ерунда.
– Да совсем не ерунда, Филюша! Питоны маленьких телят целиком заглатывают, а ты немного больше телёнка. А она вон какая огромная! Ну, или, хотя бы могла тебя обвить, и задушить. Представляешь, какой мог бы быть кошмар в новостях – «Работника театра Филиппа Сёчина прямо на сцене задушила анаконда!» К нам бы тогда со всей страны ездили. Был бы настоящий аншлаг… – при этих словах Зинаида мечтательно закрыла глаза.
Филипп, поморщившись, с усилием попытался махнуть рукой в её сторону:
– Зина, извини, но ты полная дура! Думай, чего говоришь то!
Но артистка уже не могла остановиться:
– Филя, не перебивай, а ещё лучше вот как: «Гигантская королевская кобра убила на крещёвской сцене известного писателя Филиппа Сёчина!». Так лучше?
Сёчин страдальческим взором посмотрел на Курицину. Зинаида никогда не отличалась тактом, могла дико нахамить, если ей что-то не нравилось, но, по большому счёту была женщина отходчивая и добрая. Вот и в этом случае – всё-таки на следующий день после случившегося, Зина – первый человек, который пришёл его навестить. Так что оставалось только одобрить её мечты, что он не преминул и сделать:
– Да, Зиночка, конечно, так было бы лучше, но только про писателя слишком сильно сказано. Придётся подкорректировать.
Зина сморщила нос:
– Льва Толстого тоже не в один день гением признали. Всё у него получилось, когда он женщину поездом разрезал! Филя, слушай, тебе тоже надо бабу какую-нибудь в книжке убить! Повесить, например, за ногу, или сжечь! Сразу прославишься!
– Зинуля, я сейчас тебя убью, хватит уже, остановись.
– Да ладно тебе, не депресничай, сейчас ещё ребята подойдут – Лёва, Эдик, Король, Иосиф должен быть. Со спектаклем вроде разобрались. Представляешь, пожарники нам так хорошо помогли. Когда они всё перевернули на сцене, я им потом сказала навести порядок, ну ты знаешь, как я могу иногда…
Филипп хмыкнул:
– Да уж, известно.
А Зина продолжала, не слушая его:
– Ну и билеты, билеты на премьерный показ все разобрали. Будет мэр с супругой, и городской прокуратор.
Сёчин поправил:
– Зина, правильно говорить – прокурор. А прокуратор в Иудее был. Его все Пилатом звали. Ты хоть в курсе, знаешь такого?
– Это неважно, Филенька, прокурор звучит скушно. Вот была бы я мэром, обязательно указик сочинила, чтобы был прокуратор. Слушай, Филь, а ты давно романы пишешь?
– Ещё ни одного не написал.
Филипп уже начал потихоньку психовать, но артистка не унималась:
– А что ты тогда пишешь? Рассказы?
– Ну да, рассказы.
– Почитай какой-нибудь?
– Зина, здесь у меня ничего нету, я вообще голый.
– Точно голый? Можно гляну?
В этот напряжённый для Филиппа момент ситуацию разрядили новые визитёры – в палате появились Семён-электрик, Иосиф Соломонович, Эдуард, и последним протиснулся Лёва.
Все принялись здороваться, а Лёве Филипп уважительно задержал руку:
– Здравствуй, спаситель.
Тот сразу засмущался:
– Ну ладно, что ты, Филипп, на моём месте так поступил бы каждый.
Зинаида тут же отпарировала:
– Ты что, Лёвушка, советских новостей в детстве обсмотрелся? Лучше расскажи, сколько водочки перед этой битвой внутрь принял! Или ты как викинги, сомы с мухоморами хлестанул? У-у-у! Никогда не забуду – на сцене глашатай объявляет о наступлении британцев, и тут же один могучий воин – с мечом в руке и шлеме на голове с диким кличем врывается на сцену. Павел Борисович даже обдумывает применить эту концовку четвёртого акта в спектакле. Только говорит, плохо, что Шекспир не додумался.