Сожалея, Цомая вышел из каюты. По трансляции уже прошла команда: «Второй смене построиться на развод. Третий отсек, средняя палуба».
— Ну, как эксперимент? — поинтересовался «золотой голос».
— А никак... Туфта всё это! По логике, у хорошего слушателя сердечная тональность падать должна, как и давление в организме. Да это всё зам с идеями. Ему заняться нечем... А с другой стороны — экипажу тоже роздых нужен, третью неделю в стременах... Станислав Сергеевич, а Вам явно на подмостки надо... С таким-то голосом!
— Не на подмостки, а в люлю... Ну, спасибо, док!
На следующие сутки, к ночи, когда швартовая команда, похожая на красногрудых снегирей, суетилась и заводила швартовые концы на пирс, доктор сказал Кивко:
— Вот и приплыли, Слава... Вставай и потихоньку одевайся. Госпитальная машина у КДП. Полежишь недельку, анализы у тебя проверят... Ты не дрейфь, самое страшное позади! В рай небесный тебя не взяли. Сказали, что зелен ещё. Так что, можешь, смело, отмечать своё второе рождение! А теперь ответь мне, как ты относишься к песне «Червона рута»?
— Плохо, товарищ старший лейтенант... Я её теперь всю жизнь ненавидеть буду...
— Что так?
— А если вас восемь месяцев — день в день, под эту музыку на физзарядку гонять — вы как?! И форма одежды — с голым торсом — и в мороз, и в снег, и в ветер...
— И это где же так?!
— А в учебке... в Новосибирске.
— Ну-у, тады — ой, Слава Кивко... Оделся? Пошли...
Выйдя наверх и ощутив землю под ногами, подводники залюбовались ночным пейзажем. Заснеженные сопки, олитые золотисто-жёлтым лунным светом, как мудрые полярные совы, хранили молчание. Величественные и полные собственного достоинства, их коренастые силуэты могуче простирались по побережью. Черная застылая вода залива парила белыми лохматыми туманами, разбрасывая их клочьями и отражая в прогалинах звёздное небо.
— Ну что, жива Расея?
Доктор вытянул руки, потянулся, подставляя лицо крутому морозу.
— Не извольте беспокоиться, Валерий Яковлевич. Жива! — раздался знакомый голос за спиной. — Так я завтра буду только к обеду... Командир дал «добро».
— Ты, главное — не забудь краску купить. И на-ка вот, на растворитель и кисточки...
Доктор протянул деньги мичману Тонких.
— Да как же тут забыть? Конечно, помню... — Заторопилась «чёрная гора», увидав у КДП авто с красным крестом.
— Товарищ старший лейтенант, а концерт с украинскими песнями — в мою честь?!
— И в твою тоже, — согласился доктор, поднимая ворот шинели матроса. — Не форси, замёрзнешь.
— Да у меня в роду и украинцев никогда не было!
— А ты знаешь? — иронично заметил доктор.
— Знаю. Батя рассказывал. А фамилия наша должна быть — Кивковы... Но когда паспорта выписывали, прадед так с писарем укушались, что тот не смог дописать букву «в». У нас и вся родня — Кивковы, среди них только мы — Кивко...
— Русский, значит? — доктор поддержал матроса под локоть, так как тот заскользил тапками по обледенелой аппарели пирса. — Ты вот что, русский, в госпитале веди себя прилично, без дембельских закидонов. Понял?
— Ага, — обнадёжил Кивко.
— Не «ага», а «есть». Пока ещё служишь... Агакает он!
— Есть! — весело ответил матрос, открывая дверь «скорой помощи».
— Через два дня проверю... в госпитале. Удачи!
Доктор захлопнул дверь, и машина тронулась, обдавая его бензиновым выхлопом.
Подводная лодка, прибывшая с моря и надёжно отшвартованная у пирса, напоминала разряжаемую новогоднюю ёлку. Уставшие и малоразговорчивые подводники угрюмо «гасили свечи и снимали гирлянды», а сама красавица их мало интересовала. По отсекам ещё гулял тёплый дух неутомимого веселья, но этот дух уже не пах оранжевыми мандаринами и дымными хлопушками... Бал окончен. И было немного печально... И только верхний вахтенный, облачившись в овчинный тулуп и валенки, мялся старым сторожем на трескучем морозе, прижимая автомат и сдувая конфетти-снежинки с высокого воротника. И вход в рубку боевой субмарины напоминал бестолковую железную калитку на складе ёлочных украшений в середине января.
Доктор спустился вниз, прошёл в первый отсек и открыл дверь своей каюты. Койка, застеленная темно-синим одеялом, криво улыбнулась двумя параллельными полосами.
Старший лейтенант взбил тяжелую ватную подушку, расстелил поверх носовой платок и лёг, не снимая РБ. С сетки верхнего яруса в ногах свешивался белый длинный шнурок. «Глист повесился!» — подумал доктор и тут же заснул. Уснул тихо и спокойно. Так можно заснуть, только отработав четверо суток и ни на минуту не сомкнув глаз.