Она щелкнула зажигалкой, вновь закуривая.
— В пятнадцать мы впервые напились до зелёных свиней, признались друг другу в любви и до утра гуляли по городу, распевая какие-то странные песни, — на скулах Тома заходили желваки. — Мне потом жуть как влетело от родителей, а Тоби нет, потому что его предкам было все равно, где он болтается.
Том вынул из ее пальцев недокуренную сигарету и поднёс к своим губам, делая глубокую затяжку.
— Позавчера мы вместе с ним гуляли по улицам, рассматривали прохожих и говорили, что будем делать в выходные, хотели поехать в Лондон и все же попасть в «Слепого монаха» – один из лучших баров в Британии. Обсуждали, как отпразднуем мой день рождения, смеялись. Тоби сказал, что он не даст мне забыть девятнадцатую годовщину самого большого мудака на планете, — между губ Тома прорвалась тонкая струйка дыма. — Потом мы играли в баскетбол. Тоби очень хорош, очень, я проиграл со счетом тридцать четыре – тридцать один.
Она молча достала новую сигарету и закурила, не сводя глаз с напряженного профиля Томаса.
— Тоби сказал, что его родители разводятся, но ему плевать, потому что он уже давно сам за себя. А ещё он рассказал, что познакомился с девушкой. Он называл ее исчадием ада и улыбался, говоря о том, как она смешно морщит нос, когда смеётся. Он сказал, что впервые в жизни влюбился по уши, едва увидев ее на улице, в джинсовом сарафанчике и грязных кедах, — Том раздавил окурок об землю и кинул его в кусты.
Девушка проводила взглядом бычок и укоризненно покачала головой.
— Он сказал, что готов жениться на ней прямо сейчас, но ей шестнадцать, и ее родителям не нравится Тоби, потому что он оболтус. Он говорил, что никогда никого так не любил, как ее. У неё светлые волосы и россыпь веснушек на плечах, а когда она улыбается, Тоби хочется на месте умереть от счастья. Представляешь?
Она слабо кивнула, пониже опуская капюшон толстовки так, что он закрывал лицо.
— А сегодня вечером мне позвонили и сказали, что Тоби нашли в переулке с перерезанным горлом, — Том замолчал, крутя в руках пробку от бутылки, найденную на земле. — Какому-то уроду не понравилось, что Тоби идёт и улыбается, и он изрешетил его так, что его с трудом опознали, на лице ни одного живого места от ударов кулаков.
Девушка очень внимательно следила за каждым движением Тома, всматриваясь в него бархатно-чёрными глазами.
— Просто так, потому что Тоби не должен был тогда быть счастливым, теперь он лежит на столе в морге с биркой на большом пальце ноги, а его родители даже не пришли на опознание, — Том икнул. — Потому что им плевать! Всем плевать на Тоби! — голос Томаса сорвался. — Им все равно!
— Не надо так кричать, — тихо сказала она.
— Не надо кричать? — Том издал рваный крик. — Мой друг мертв! Ещё вчера он звонил мне и говорил, что нашёл отличный бар, что скоро поедет в Вестминстер за новым мотоциклом, а сейчас он лежит в морге, а ты говоришь мне не кричать?
Если бы Том мог, то он бы заметил, что по его щекам вновь текут слезы, но уже не боли, а безвыходности и злости на старуху с косой, которая обладает столь дерьмовым чувством юмора.
— Половина моих друзей мертвы, — ещё тише сказала она. — Я знаю, что такое холодильник, где держат трупы – я бывала там слишком часто.
— Он мертв! — не унимался Том. — Больше ничего не будет! Ни яблок, ни девушки в джинсовом сарафане, ни его шуток и хриплого смеха! Ничего!
Она отвернулась и снова закурила.
Том дышал глубоко и часто, не мог втолкнуть воздух в свои лёгкие, будто они сжались до размера горошины.
Они сидели и молчали, его дыхание постепенно успокоилось, но говорить не хотелось больше ничего. Нечего ведь сказать – все и так ясно.
— Я бы хотела умереть молодой, — она протянула ему бутылку. — Не хочу посмотреть в зеркало и увидеть там старуху, которой уже ничего не надо от этой жизни.
Том просто глотнул, надеясь жгучей болью в горле заглушить бушующий океан эмоций в груди.
— Я бы с удовольствием умерла до тридцати, оставив после себя улыбку на лицах знакомых, парочку хороших историй в памяти друзей и восемь гигабайт музыки, — продолжила она. — Я бы не хотела увидеть своих детей и их детей, я бы хотела просто пожить в своё удовольствие и умереть молодой, пока я ещё хочу бежать куда-то и откуда-то, чтобы вечно чувствовать этот запах ночного города, а не своей приближающейся старости.
— Я бы хотел дожить до семидесяти и умереть в кругу семьи, — тихо шепнул Том.
— Я боюсь постоянства, — улыбнулась она.
Тома порядком разобрало после нескольких глотков алкоголя на пустой желудок, и мир в его глазах пошатнулся, смешав клубничные крыши, сигаретный дым и девушку в один огромный комок чего-то непонятного.
— А я боюсь, что когда-нибудь я улыбнусь в ненужный момент, и уже не Тоби, а я буду лежать на железном столе с перерезанной глоткой, — язык заплетался, голос скакал и хрипел, а пальцы дрожали.
— Ну и дурак, — девушка легко встала и подала ему руку.
Том уставился на узкую бледную ладонь с чёрными ногтями непонимающим взглядом, а потом схватился за неё одним сильным движением своей горячей сухой ладони и со второй попытки встал на ноги.
— Знаешь, чего я боюсь ещё больше? — спросила воздух она, закинув руку Тома себе на плечо и выходя на тротуар. — Я боюсь повзрослеть и сказать, что этот мир скучен.
Том промычал что-то в ответ, а она продолжила:
— Я не хочу знать, что ждёт меня за углом, потому что я туда ещё не свернула, а если кто-то ждёт меня там с ножом – я улыбнусь ему во все тридцать два и покажу фак, чтобы умереть с улыбкой на лице, чтобы каждый знал – я молода и счастлива, и я мертва, — она замолчала, закусив щеку.
Пока Том усиленно пытался понять, что она говорит и куда они идут, он наступил в лужу, а она закончила:
— И мне плевать! — и она хрипло прокуренно рассмеялась.
— Куда мы идём? — после нескольких минут молчания сказал Том.
— Ко мне, — спокойно ответила она. — Тут недалёко, а куда-то ещё ты в таком состоянии просто не доползешь.
Том согласился с этим и шёл молча, слушая колокольчики в голове, которые переливались и складывались в одну фразу, сиплую и пахнущую дымом: «И мне плевать!».
Когда они дошли до дома в каком-то бедном районе, Тома уже успело два раза вырвать в ближайшие урны, и теперь он мечтал только о кровати.
Как он взобрался на третий, последний этаж, он не знал, скорее всего ему помогла девушка.
Едва войдя в тесную квартирку со старым ремонтом, Тома опять вытошнило, и он отключился полностью.
Он не видел, как девушка дотащила его до кровати, как сняла с него ботинки и футболку, как накрыла одеялом и открыла пошире окно, стряхивая пепел в форточку, убивая тем самым запахи ночи.
А потом затушила окурок, сказала парочку непечатных слов и упала на скрипящую кровать рядом с ним, положив голову под руки и смотря в потолок своими чёрными глазами-жуками ещё очень долго.
***
Проснулся Том поздно – солнце уже вовсю заливало маленькую комнатку с раскиданными там и тут вещами.
Голова раскалывалась так, что, едва сев, Томас тут же упал обратно, скорчившись на простыне не первой свежести, пахнущей женскими духами.
Он зажмурился и обхватил голову руками, силясь вспомнить, что произошло вчера, и, о боги, лучше бы он этого не делал.