Это для всего остального мира Стас был представлен как отец Эли. Дочери же о таком врать я не считала нужным, а потому и Лена знала о нашем маленьком секрете.
— Какой-то придурошный ухажер нашей Маришки тут концерт целый устроил. Прикинь? — возмутился Стас, кинул пакет с овощами на стол и, поморщившись, произнес, — этот остыл, можно новый?
— Мам, а ложкой дядя Стас не обойдется? Чего на него твои любимые овощи переводить?
— И правда, — я пожала плечами, заглянула в подарочный пакет, там была моя любимая выпечка, — спасибо, Максим, — привычно провела я ладонью по плечу бывшего мужа, в благодарственном жесте, и все же направилась к морозилке. — овощи очень жалко, Леночка, поэтому придется нам с тобой сейчас из них ужин готовить.
— Но вторую-то пачку зачем? — закатила доча глаза, когда я достала стручковую фасоль, на этот раз в контейнере.
— На, — поставила на стол перед Стасом, а затем приобняла дочь, устраивая ее голову у себя на груди, — потому что иначе у него будет большой синяк, и с кем я сторис буду снимать? Майя мне уже план написала, три дня никак не могу до него добраться, она с моим таким отношением к работе скоро уйдет от меня, и что я тогда делать буду? Хотя, нет. Не так — потрепала я дочь по белокурым волосам, — что мы делать будем и на что жить?
— Так папа нас и обеспечит. Правильно папа?
— Правильно-правильно, — недовольно промычал Макс, не отрывая хмурого взгляда от разукрашенного лица Стаса. — Так что за поклонник?
— Да, мам, что за поклонник? — Лена отняла голову от моей груди и, задрав ее, с любопытством на меня посмотрела, я же щелкнула ее по носу. Любила я это дело.
— Дядя Степа.
Стас громко загоготал, разозлив меня еще сильнее.
— И правда же дядя Степа самый настоящий, — сквозь смех проговорил он.
— Дядя Степа Дворцовский? — поняла сразу Лена, и я кивнула.
Если я за последние три года ни разу не говорила со Степой, то моя старшая дочь общалась с ним регулярно, потому что дружила с сыном Майи, а еще и с сыном самого Степана.
Глава 3
Степан чувствовал себя… странно.
Он сам не понимал на кой хрен поддался манипуляциям Яна. Хотел действительно помочь Марине? Черта с два. Хотел задеть ее? Вот это было ближе к правде. Хотел посмотреть на то, как и чем она живет? Вот это было попаданием в яблочко.
Только от этого никак не становилось более понятным его поведение. Злость на саму Марину, на мужиков ее, с которыми она все еще общается.
Как можно общаться с бывшими?
Этого Степа никогда не понимал и не поймет. И все же… все же ему стоило быть более сдержанным и не трогать того быка переростка. Да, только именно его Степа терпеть не мог еще больше чем Марининого первого мужа — холеного мажористого всезнайку.
Имел он с их конторой однажды дело. Ой и как же ему не понравился гонор того выскочки. Степан и мысли не допускал, что все дело было тогда в Марине. Он вообще редко о ней думал. Но когда вспоминал это было катастрофически, потому что отзывалось. Все еще отзывалось, даже спустя столько лет.
Какая-то бессильная злость. И уже даже не на девушку, а скорее на самого себя, что он однажды как романтичная баба намечтал себе что-то, в голове нафантазировал, построив целый город из воздушных замков.
А ведь были все предпосылки к случившемуся, просто Дворцовский не хотел видеть то, что было, в принципе, очевидно. А он не хотел и все. Увлекся картинкой, сам придумал к ней описание и, да, влюбился как мечтательная барышня в то самое описание.
В несуществующего человека.
И когда Степан это понял. Он кажется немного возненавидел и саму Марину, (уж слишком она и ее тело оказались притягательными), и себя.
Себя за то, что так по идиотски обманулся.
Хотя… что сейчас, что три года назад, уже зная, что в Марине и близко нет той девушки, которую он для себя придумал, его все равно к ней тянуло, так как ни к одной женщине до и после нее не тянуло. И это тоже Степана безумно злило.
И все же стоило быть спокойнее. И не бить быка переростка. А то словно ребенка обидел.
— И зачем ты это сделал? — грубо спросил Степан, сразу как сел в машину.
Признаться честно, Дворцовский вообще не хотел возвращаться на парковку, была у него мысль пройти мимо автомобиля Бестужева, ибо нечего им манипулировать. В основном это была его — Степана — прерогатива склонять Яна к принятию нужных Степану решений подобными способами, Бестужев же всегда все говорил напрямую — в лоб. Стреляя людей словами.