Я кивнула, но не сдвинулась с места. Я бы скорее осталась с ним в постели на всю ночь, на весь день, на всю неделю.
Забыть про дочь Лэба, забыть несуществующую резервацию, забыть все, кроме его рук и улыбки.
Но он дрожал. Его пальцы дернулись на моей коже, и он откатился в сторону, свесив ноги с края кровати. Он бросил быстрый взгляд на свои дрожащие руки, прежде чем потянуться к своей одежде.
Паника, вырвавшаяся из моей груди, от которой у меня перехватило дыхание, заставила меня прижаться лицом к кровати в страхе, что я закричу.
— Может быть, у меня есть для тебя рубашка поменьше, — сказал Каллум, спрыгнув с постели и пересекая комнату к своему шкафу. — Что-нибудь, что я носил в четыре года.
Я засмеялась напротив матраса, садясь и отбрасывая панику прочь с моего лица. Она сидела у меня в груди, настойчивая и насмехающаяся.
— По крайней мере, в семь лет, — возразила я. — Я не такая маленькая.
— Вот, — сказал он, бросая мне светло-синюю рубашку. — Она все еще будет тебе велика, но, может быть, ты сможешь завязать нижнюю часть.
Он покинул комнату, чтобы переодеться, и я натянула свои собственные штаны и его рубашку, доходящую мне до середины бедер. Я пыталась завязать узел с помощью дополнительного материала, но, в конце концов, сдалась и заправила ее внутрь своих штанов. Я взяла черный свитер, который он бросил на стул для меня, и улыбнулась, натягивая мягкую ткань через голову.
Каллум вернулся и положил электронную рамку и маленькую камеру в сумку, а так же несколько предметов одежды.
— Мы можем пойти и проверить не оставили ли мои родители еду, но я очень сомневаюсь в этом, — сказал он, закрывая сумку и перебрасывая ее за спину.
На кухне было пусто, за исключением нескольких оставленных, разбитых тарелок. Каллум пожал плечами и протянул мне руку.
— Готова?
Конечно нет.
— Готова, — сказала я, беря его за руку.
Я оглянулась в последний раз, когда мы направлялись по коридору в гостиную. Каллум, казалось, прилагал все усилия, чтобы не смотреть, удерживая свой взгляд на полу и открывая переднюю дверь для меня. Температура упала на несколько градусов с прошлой ночи, и вечерний воздух был промозглым. Даже Каллум вздрогнул.
— Одна остановка и мы пойдем дальше, — сказал он, указывая на соседний дом. — Мне нужно узнать, куда уехала моя семья.
— И что мы собираемся сделать? Постучаться и спросить?
— Ага, — сказал он, потянув меня к задней части дома.
Он постучал в окно, прежде чем я успела возразить.
Шторы раздвинулись, и оттуда выглянул человеческий мальчик не намного моложе нас, который издал вопль и закрыл их при виде нас.
— Эдуардо! — закричал Каллум. — Мне просто нужно узнать, куда пошли мои родители и Дэвид!
Эдуардо выглянул снова, вытаращив глаза и уперевшись лбом в стекло, разглядывая нас.
— Каллум?
— Да.
— Это плохо?
Вопрос мог означать многое, но Каллум кивнул.
— Да. Это плохо.
От дыхания Эдуардо запотело окно, когда он зажмурился от ужаса.
— Ты сбежал?
— Да. Ты не знаешь, куда ушла моя семья?
— По словам моей мамы в Тауер Апартментс.
— Спасибо, — сказал Каллум, отступая на шаг.
— Подожди, — сказал Эдуардо, толкнув окно. Каллум отступил еще на один шаг. — Какой твой номер?
— Двадцать два, — сказал он, протягивая запястье.
Эдуардо хмыкнул.
— О, прелестно.
Я засмеялась, и Каллум улыбнулся мне.
— Кто это? — спросил Эдуардо.
— Рэн. Сто семьдесят восемь. Не называй ее прелестной.
— Сто семьдесят восемь! — слишком громко воскликнул Эдуардо. — Ради всего святого!
— Спасибо, — сказал Каллум, подталкивая меня к себе и начиная отворачиваться.
— Подожди, подожди, — позвал Эдуардо. Мы снова повернулись к нему, и он нервно пожевал губу. — После твоей смерти моя мама спросила меня, чего бы я хотел, если бы заболел.
— И чего бы ты захотел? — повторил Каллум.
— Ну, знаешь. Если ей нужно будет убедиться.
Он показал пистолет двумя пальцами и поднес к виску.
Я слышала об этом. Никто никогда не спрашивал моего мнения по этому вопросу, и я осознала, что не знала, что сказать.
Я посмотрела на Каллума и увидела похожее выражение на его лице. Он вопросительно поднял брови, смотря на меня.
— Нет, — сказала я.
Эдуардо посмотрел на Каллума для подтверждения этого, и в течение одного долгого удара сердца я думала, что он может не согласиться.
— Нет, — сказал он, наконец. — Рискни стать ребутом.