Внезапно музыка стала жизнеутверждающей, публика на Советской площади вскрикнула от восхищения — подпрыгнув, гражданка сделала сальто-мортале, с легкостью разорвала оковы и принялась отплясывать, демонстрируя радости свободной женской жизни. Откуда ни возьмись на сцену вышли другие краснокосыночницы с алыми флагами.
Им вторили такие же красные косынки Крещатицких девиц — завязанные не под подбородком, а на затылке, что тоже символизировало не подчиненный, а новый статус освобожденной женщины.
Одна из таких красномакушениц немедленно сунула засмотревшейся на представление Даше в руке две листовки «Как вести себя беременной женщине» и «Право женщины на аборт».
— А вот это вы правильно! — оживилась Даша. — Я давно говорила, во всех интервью… Что это за тоталитарный режим? Случайно залетела, и все — рожай или сдохни! Мало того, они ж нас за аборт еще и сажали в тюрьму… Как преступниц. Хорошо хоть потом этот дурацкий закон отменили, иначе бы я…
— Вы совершенно правы, — краснокосынщица круглоглазо посмотрела на Дашу. Страшно молодая и столь же страшно серьезная, она представляла резкий контраст со своим спутником — белозубым улыбчатым парнем в рубахе с армейским ремнем. — Вы совершенно правы, товарищ…
— Даша, — подсказала Даша.
— Вы, товарищ Даша, прямо как товарищ Коллонтай говорите.
— А кто такой Коллонтай?
— Вы не знаете? — растерялась девушка и машинально перевела взгляд на афишную тумбу.
ТРЕТЬЕ ГОСКИНО
«Мир хижинам — война дворцам» —
зачла Даша. И заметила рядом:
13 июля 1919 г. в Киевском цирке
Женский концерт-митинг с участием тов. Коллонтай
— Коллонтай — артист? — догадалась Чуб. — Цирковой?
— Товарищ Коллонтай, — вздрогнула девушка, — нарком пропаганды Украины.
Спутник краснокосынщицы весело прыснул:
— Как ты можешь, Копытин, — взвилась девушка. — Это контрреволюционные стихи!
— Серьезно? — рожающие мужчины увлекли Дашу даже больше кодекса беременных женщин и их права на аборт. — Пошли послушаем, — предложила она Акнир, тыкая пальцем в афишу. — Это тут рядом, в цирке…
— Как хочешь, — сказала Акнир, став вдруг похожей на кошку в ожидании мыши.
Или неотвратимой беды.
Одним из главных украшений устремленной к Катиному дому Николаевской улицы, прозванной за красоту и изыск Киевским Парижем, был двухэтажный полукруг цирка в стиле Модерн. Теперь улица звалась Городецкого в честь архитектора Катиного дома и мало походила на Париж… Вместо разрушенного в 1941 женственного полукруга цирка стоял уродливый прямоугольник коробки кинотеатра «Украина».
Да и вообще, пройдясь по Верхнему Городу, Катерина отметила отсутствие множества модерновых зданий. Не было так приглянувшегося ей дома с вьющимися по фасаду лепными розами на Садовой, 13. Не было многих… Киев перестал быть градом-модерн. И лишь сейчас Екатерина Михайловна поняла, что ее дореволюционный Киев — был им.
Град-Златоглав, еще в конце 19 века состоящий из бесчисленных парящих в небесах золотых куполов, маленьких домиков, хаток и обширных пустот, на сломе веков, ознаменовавшемся властью Модерна, всего за пару десятилетий вырос в многоэтажный европейский Город — Третью столицу Империи. И во время последнего приступа строительной горячки вобрал в себя всю вероломную красоту цветочного, женского, «стебельного стиля».
Город ста церквей, Столица веры — стала истинной Столицей Ведьм, Домов в изящном новом стиле Модерн стало больше церквей, и их крыши переросли купола…
И сейчас, шествуя по 21 веку, Катя могла лицезреть печальные итоги столетней войны между Небом и Землей.
В 30-е годы Киев лишился десятков церквей, в 50-е, под час второй мировой, утратил десятки модерновых домов. И в ее сердце было странное чувство, вместившееся в горькое слово «Зачем?». Зачем нужна была эта война?
Город-Модерн был почти уничтожен… Но и в примкнувшем к новой неженственной «Украине» здании в стиле барокко, воспевающем земного владыку, Катя вдруг углядела черты Модерна.