На Таити все знали, какую должность я занимал в Алжире. Однажды Симона, моя жена, говорит мне: «Останься сегодня после обеда в баре, тебя хочет видеть один армейский офицер и один жандарм. Они знали твоего отца в Алжире, в центре Лабат, прежде чем его отправили во Францию через Красный Крест». И, стало быть, они пришли ко мне. Они мне сказали: «Вашему отцу повезло!»
Ему неслыханно повезло. Через десять минут после того, как он вошел в центр Лабат, в Квадратном доме, подъезжает джип с четырьмя так называемыми членами ФНАО, которые о нем спрашивают. Потому что официально они его отпустили. Но один звонок по телефону — и в игру вступают неконтролируемые банды ФНАО. Они его могут схватить и замочить, и никто ничего не знает. Человека разнесли на кусочки, он исчез. Да, моему отцу в его беде повезло. Если бы они задержали его вне центра, то наверняка бы замучили до смерти. Так вот, они спрашивают о Мейссонье. Французские военные им ответили: «Нет, мы такого не знаем. Тут нет Мейссонье». Они разговаривали минут десять, пятнадцать. «Нет, мы не знаем». Им пришлось уехать. Этот военный центр был как посольство. В посольство нельзя войти. Неприкосновенно.
Моя мать рассказывала мне об их отъезде оттуда через Буфарик, военный аэропорт, 6 декабря. Красный Крест, военный самолет. Так мой отец уехал. Он покинул Алжир, свою страну, вечером, в пижаме, пара носков, пара ботинок. Ему было нечего, совсем нечего надеть. Он уехал гол как сокол… Им выдали смену белья, и они сели в грузовик, накрытый брезентом Красного Креста. В этом грузовике — бронетранспортер спереди, еще один сзади — были мои родители, пять или шесть военнослужащих вспомогательных войск и беременная женщина. Офицер наказал военным, которые их сопровождали, защищать их в любых обстоятельствах, что бы ни произошло: «Вы их должны защищать, как собственных родителей. Они должны благополучно прибыть в Буфарик и сесть на самолет. Ни в коем случае вас не должны остановить и прикончить по дороге!» Потому что были проверки. Так что грузовик выехал из центра Лабат в направлении военного аэропорта в Буфарике, до которого было тридцать пять километров. И бах! на дороге патрульное заграждение. Контроль ФНАО: «Документы!» В грузовике страх был ужасен. Моя мать боялась за отца. «Харки» стучали зубами. У одного «харки», напротив мамы, были большие усы, которые дрожали, дрожали… этот бедняга натерпелся страху! потому что если бы они его схватили, они бы его замучили насмерть, они бы его зарезали. Через десять минут споров между шофером, французскими военными и ФНАО, хоп, грузовик поехал дальше.
Тут беременная женщина, мавританка, говорит отцу: «Господин Мейссонье, господин Мейссонье, вы меня не узнаете? Я дочь Аисса Кидера». Аисса был добрым другом моего отца. Я не один раз проводил каникулы в его семье. Среди детей Кидера были «харки», а были члены ФНАО. Отец этой женщины был из ФНАО, а ее муж, человек с дрожащими усами, был среди военнослужащих вспомогательных войск. Отец ее расцеловал со слезами на глазах. В Буфарике их ожидал военный самолет. Тут этот парень смог вздохнуть, но как он пожелтел! Страх кончился, только когда самолет взлетел.
Через несколько дней, из Ниццы, отец написал Аисса Кидеру. Он сказал, чтобы тот не беспокоился, что его дочь во Франции. Аисса ответил ему: «Дорогой Морис, ты не представляешь, какую радость я испытал, узнав, что моя дочь в добром здравии. Я не имел от нее известий уже несколько дней; и также рад, что ты жив». Нужно сказать, что во время всей этой смуты все подозревали всех. Люди уезжали, не оставляя адреса. Так мой отец приехал в Ниццу. Он скончался в феврале. В шестьдесят лет, ровно! Он родился 12 февраля 1903 и скончался 26 февраля 1963 в госпитале Сент-Рош в Ницце, от последствий жестокого обращения с ним в то время, когда он был арестован ФНАО. Забавно, что Обрехт тоже скончался в Ницце. Они писали друг другу, но никогда не встречались. И оба похоронены в Ницце. Да, они, выполнявшие свою службу на рассвете, прежде чем осужденные увидят восход солнца, захотели окончить свои дни под солнцем юга.
Моя мать приехала на Таити в июне 1963 года, через четыре месяца после смерти моего отца. Когда я узнал из письма о смерти отца, для меня это было страшным ударом. Помню, после того как я нашел это ужасное письмо в своем почтовом ящике, я чуть не попал в аварию, возвращаясь к себе на мопеде. Я ехал то налево, то направо, сам не знал, что со мной. Как бы ты ни любил жену, как бы ты ни дорожил ею, ее можно заменить и забыть со временем. Это как бы пара очков. Но родители — они как глаза. Когда их теряешь, заменить уже невозможно.