138. После этого некий муж, варвар [72] внушил императору гнев на меня, говоря, что я не перестаю оплакивать удар, поразивший умершего государя. А он собирался погубить меня позорной смертью, взыскивая за скорбь, но некий муж, благородный каппадокиец, школьный мой товарищу [72], имевший при его дворе большой вес, сказал: «а каково будет твое душевное состояние, если он будет лежать мертвым, а речи, написанные им о твоем нраве будут живые обходить землю? Таковы треволнения, таковы заступничества.
{72 Но предположению Forster, ad loc, Фортунатиан ер. 1147, которого в этом письме Либаний благодарить за то, что с его помощью «прошла мимо туча». Фортунатиан, «живущий в книгах, эллином» в противоп. варвару, упоминается orat. XIY § 12, vol. II pg. 92, 2.}
{73 — текста сноски нет.}
139. Вслед за тем у нас наступили Олимпийские игры, а мне пришел пятидесятый год и чрезвычайное желание участвовать в празднике. Но едва я заглянул на него в самом его начале, как был предан заточению, не потому, чтобы правитель посадил меня в темницу, но приключившейся тогда впервые сильный и жестокий припадок подагры заставлял лишь осведомляться у посетителей о силе и искусстве атлетов, а она, спустя немного времени будто в виде перемирия, снова вступила, и так неоднократно, в ту и другую ногу. [74] 140, Врачи признавались, что справиться с ней не в силах, но утешали, перемещая недуг на словах с головы на ноги. Они говорили, что одно и то же ногам будет недугом, а ей на здоровье. Но это была, конечно, одна болтовня, потому что недуг, ею овладевший, держался в верхней части тела и так далеко было от того, чтобы ноги чем нибудь помогли голове, что, как бы посылая некоторую часть страданий туда, они делали её состояние более тяжким.
{74 εκάτερον Forster восполняет τωѵ τιοδαων, ср. ниже Ικείνους. О подагре говорит Либаний и в письмах. В фр. 1074, Модесту, тоже больному подагрой, Либаний пишет, что обращение к богу Асклепию, храм коего в соседней Киликии, облегчило головную боль, но ногам не стало лучше; по Seeck, письмо—365 г. (S. 438). 0 помощи богов в застарелой головной боли «я был поражен его двадцати лет, с тех пор миловало двадцать восемь»)), см. ер. 639, по Seeck''у, 362 г. (S. 392) Деметрию, автору речей в честь Асклепия, как узнаем из письма.
Ер. 648 Либаний посылает к богу молить за себя брата в Тарс, в знаменитый тамошний храм Асклепия. Письмо, по SeecJc'j, 362 г. (S. 390). Похвала речи в честь Асклепия Акакия ер. 607. Об излечении Акакия помощью бога ер. 319.}
141. Таким образом не одни прежнее страхи тревожили меня, в числе коих было и то опасение, как бы ветры, подхватив наш город, не унесли его и не ввергли в океан, но я боялся, господа, толпы встречных, избегал площади города, боялся простора бань; боялся всех домов, кроме собственного, при чем облако застилало глаза, дыхание стеснялось, мною овладевало головокружение, постоянно представлялось мне, что я упаду, так что вечером по этому поводу я благодарил судьбу, считая счастьем, что не упал. 142. Одно было в этом состоянии, что с ним мирило: я не избегал ни речей, ни юношей. Напротив это самое было облегчением, с величайшею охотою трудиться над этим дома, на ложе, на скамье в школе. А добраться до того или другого рискованное предприятие, декламации устранены, приближение друга неприятно. Подобно тому как собирающийся переправиться за моря призывает Диоскуров, так я, выходя из дому, призывал богов, чтобы они оградили от неблагообразного припадка, какого опасался. 143. И эта напасть протянулась на четыре года, а я, через посредство слуги, прибегаю к готовому на помощь великому Асклепию, и когда он изрек, что не надлежало мне отставать от привычного режима, начинаю пить то лекарство, какое давно пил [75], и кое какое улучшение появилось, но вполне недуг не был устранен. Бог же сказал, что дарует и это. Я знал, что неблагочестиво не верить такому поручителю, но все же приходилось дивиться, что что окажусь когда то достойным и такой милости. И вот кончался уже мне пятьдесят седьмой год и тремя сновидениями, из коих два дневных, бог устранил немалую долю каждого недуга и привел в такое состояние, какое пускай бы и никогда не отнял. 144. Таким образом, когда явился император [76], я выдержал блеск доспехов и значков и смешанные звуки музыкальных инструментов, о чем раньше даже рассказа не перенес бы. А немного спустя я произнес публично, в дар ему, слово, при чем император, казалось, был доволен больше, чем когда свершал свои подвиги. Между тем ему не пришлось услышать о тех более крупных, которые он проявил у скифов [77]. Дело в том, что, когда, вследствие длины речи, половина была отложена, лица, которым не угодно, чтобы царь Муз услаждался подлинными лугами [78] красноречия, останавливают публичную декламацию на сказанной её части, и когда говорили другие, никаких опасений не возникало, а это произведете им страшнее Горгоны. Императору впрочем с этой поры я стал известным. 145. Твое дело, божество, и то, что был установлен закон, приходивший на помощь незаконнорожденным детям[79]. Что он пришел на ум старшему из четы императоров и что один из владык стал таковым надписанием на нем [80], это отнесем к общей судьбе лиц, которым оказывалась надобность в этом законе. А что младший, нимало его не одобрявший, оказался особенным его хвалителем и предоставил ему вступить в силу, после того как узнал, что я нуждаюсь в его разрешении, как по справедливости не признать принадлежащим моей собственной судьбе? Она избавила меня от долгого и тяжкого огорчения по поводу того, что одному и тому же дню предстояло принести мне смерть, а ему (сыну) неисходную бедность. [81]