{82 ηυράν άνηψεν срв. тоже фигурально § 67 οβέννυμι τήν ηυράν, § 179 τα περί την πνράν έκείνην, § 227 εμβαίνω είς χήν πνράν.}
{83 Любовь Либания к чтению, значение в эту пору начитанности видно из многих мест речей и писем Либания. О грудах книг, доставленных Либанию, § 54. Просьбы о книгах к Аристенету ерр. 476. 495.Похвала человеку образованному, как βιβλίων καϊ παιδείας γεμων θρ. 984 cf. orat. XLVI $ vol. Ill pg. 381, 4 άνδρα δεξιόν… νου κα\ βιβλίων γέμοντα. См. ерр. 981. 983. 848. 762. 1004. О старой, полуистлевшей рукописи речей Аристида см. ер. 546.}
151. Но скажу теперь о том, из за чего я в особенности должен бы считаться несчастным. Если несчастен отец, который предал могилам многих детей, провожал много лож, на коих лежали их тела, как не должно относить к числу несчастных и меня, не только многих, но и хороших сынов [84], одних похоронившего лично, других, пришлых, юношей, отправившего в гробницах на родину. 152. Подобно тому, как Фразибул срезал те из колосьев, которые возвышались над другими, так судьба похитила лучших из учеников, начав с поры занятий в Вифинии и дойдя до настоящего времени, постоянно щадя таких, которые не могли бы достигнуть известности, а других, уже прославившихся или внушавших надежды, отнимала. 153. Итак я говорю тем, которые воображают, что, когда спросят: «кого же он у нас сделал риторами?» делают веское замечание, что, явившись в царство Аида, могут увидать их немало. Смерть их была потерей для сенатов, для управления городов, потерей для судопроизводства, лишенного речей в помощь справедливости, потерей для кафедр, которые одни блюдет Гермес, другие Фемида.
{84 Обычно у Либания об учениках, см. примеч.}
154. Далее и то было долею несчастливца сидеть и учить речам в пору бессилия, унижения и оскорбления словесного искусства, при чем другие были теми, на кого возлагались надежды. Если бы вы их не знали, была бы надобность сообщать о них. На самом деле вы их знаете, их считаете счастливыми. Это те, у кого богатства. Знаете и кого жалеете. Это те, у кого занятием служат речи. 155. Итак Судьба могла бы сказать, получив голос, как в драмах, что, «если искусство твое подвергалось множеству враждебных воздействий, ты можешь признаться, что тебе досталось от меня одно преимущество, стоящее многого, сочинять множество речей, при чем сочиненный тобою речи признаны были настолько превосходными, что еще при твоей жизни, когда неизбежно служить предметом зависти [85], десниц множества переписчиков оказывалось не достаточно сравнительно с количеством искателей их. Поэтому всякая мастерская речей имеет и эти речи в руках и обучающихся, и обучающих. И за это, господа, я чувствую признательность судьбе и молю от вея, чтобы все время дальнейшее было лучше прежнего.
{85 Срв. Liban declamat. II (de Socratis silentio) § 8 vol. Y pg. 131 11 «всем мудрецам при жизни их противоборствует зависть со стороны ближних, по смерти же их мудрость пользуется при8нанием чистосердечным, в виду того, что в чувство не привходит огорчения»}
156. Но, не знаю как то, ускользнули от моего внимания Эферий и Фест, каждый из них правитель Сирии, отправлявшее свою должность раньше прибытия сюда Валента. Один из них, Фест [86], не владел эллинскою речью, человек недалекий, но все же это не побудило его отказаться от назначения, и явившись вечером, он, допустив в себе Евбула, беседовал с ним через переводчика. Евбул же признался, что желает моей смерти, чтобы снова приобрести значение. И вот Фест продавал Евбулу [87] ненависть ко мне ценою того, что поедал ежедневно. То были жирные гуси, сладкое вино, фазаны. 157. Таким образом Фест смотрел на меня неприязненно, и отзывался обо мне, как человеке дурном, и чем можно досаждал мне. Как то у меня была собрана в театре публика. Пытаясь распустить это собрание, он стал приглашать сидевших для выслушания царского указа, с тем намерением, чтобы в конце чтения принудить их уйти. Вместе с тем явились и секретари записывать имена тех. кто не поднимется с места. Он думал, что я буду спорить и не позволю уйти, а этого достаточно будет для предания меня казни. Тогда одни поневоле стали выходить, не раз оборачиваясь ко мне и на предстоящую речь, а кому можно было слушать, слушали, чувствуя отсутствие удалившейся против воли части посетителей. 158. Таким образом он ненавидел и интриговал, а я чувствую в себе признательность Судьбе, за то, что она не сделала меня другом человеку, который после того, позднее, боялся, как бы болезнь, унесшая Максима, не предупредила его меча [88]. А он, когда одержал эту победу, торжествовал, злосчастный, но меня погубить не смог, — преклоняюсь перед Адрастеей, — хотя подстраивая это при посредстве Мартирия, одного уроженца Писидии, который услаждался атлетами, в других отношениях был безупречным, а Фесту представлялся чародеем вследствие приверженности его к борцам. 159. Сказав об этом человеке Валенту один на один, что он легко может через него поймать и меня, и Евтрония, он поспешил удалиться в свою провинцию, в Ионию, так что Мартирий вызвал в суде много смеху, так как судьи не могли понять, что вызвало привод его в суд, вследствие темноты, в какой оказалась причина этого дела [89]. Таким образом Фесту наградой за его недобропорядочность послужил брак, молодая жена, большое состояние и теперь он роскошествует, благодаря городам, которые привел к оскудению [90].