271. Что касается в свою очередь последующего времени, муж, покинувший свою родину, живший в другом месте, корыстью во время троекратного своего наместничества из бедности достигший богатства, нимало не бывший сочинителем речей, но вполне считавший себя за такового, желал получить эту власть, «дабы», говорил он «сделаться мне учителем правителям, какими им следует быть в отношении к преподавателям красноречия». И говоря так, он пребывал большею частью дня и проводил немалую часть ночи в моем обществе и если что либо мешало, это было для него потерей. 272. На просьбу свою о такой должности за такие свои дела у людей властных дать все, что пожелают, получив ее и ею обладая, он уже не был прежним [149]. Но пять или немного более дней с трудом сдерживая себя, не обнаруживал своей истинной природы. Затем, когда как то мною произнесены были слова, коими я пробовал помочь сиротству, бедности и юности одного моего ученика, на общественный счет поддерживавшего огонь в печах, тогда, омрачившись гневом, сдвинув глаза и прижав руку к носу, он сказал громким голосом: «предоставь править мне, так как сейчас ты того не дозволяешь». А он решил быть торгашом и заботился о талантах, чему он знал моя натура воспротивится. 273. Итак я предоставил ему править и сделаться Киниром, а он, заложив такой фундамент, строил на нем, всеми возможными способами унижая меня, замышляя даже смерть, меча на меня не поднимая, но того, кто, полагал он, станет клеветником под гнетом голода, заставляя голодать [150]. Но наказание от богов вновь наступило и я не был отвергнуть, но они показали, что заботятся обо мне. 274. Именно, рассеяв тьму, прикрывшую взяточничество, они вывели на свет мздоимство, золото, серебро, одежды. Из них часть снова поступила в руки обманутых людей, не без труда, но при крике, и угрозах, часть прибыла в Тир, местожительство приобретателя. Он явился с целью там отдохнуть,но попав в руки тирийцам, с трудом избежал побития камнями, подвергся, после того как отпер двери, осаде, но примирив толпу деньгами, снял осаду, посбавив надменности. Но он поплатился в Тире перед самим Тиром и Гермесом, так как боги, покровители красноречия, тем распорядились, в гневе за оскорбление им искусства слова, при котором по вине его своеволия позорные речи обрушились на честные.
{149 Дело идет об Евстафии, речь против которого переведена у нас.}
{150 Рому. срв. упомянутую речь против Евстафия и письма.}
275. Еще в его правление умирает Олимпий, представлявшийся большим другом мне, но все время следовавший по стопам родителей. Ведь и он из моих сынов, но погрешил каким то образом в почете мне — он записывает меня наследником, что возбудило зависть, но дома заявил, что отдаст немалому числу друзей и недругов, в чем проявлялось и враждебное отношение. Много золота и серебра было разбросано в письменных документах, что все должно было пасть на мою голову. Он, оказывалось, оставил должников, а им можно было по многим основаниям оспаривать обязательства, и были это только долги по названию, а не действительные долги [151]. 276. Итак я, держась своей дороги, так как вместе и дело к тому склоняло, полагал, что следует отказаться от наследства, но были те, кто говорили в возвышенном духе при своей численности и внушали более доверия, когда они сетовали на то, если Олимпий будет лежать в могиле без почета, раз я уклонюсь и от звания наследника, и от самого наследства. Сверх того была некоторая надежда, что среди долговых обязательств имеются какие либо имеющие действительную силу, на самом деле ни одного такого не было. 277. Итак я вступаю в костер, и ежедневно подступало много новых тягостей, и я выскочил из своей колеи, проводя время не в своей области, а области, мне чуждой, речах, которые требовали, чтобы судьи уважали Фемиду, и много из того не в моем духе, и я проливал слезы, замечая, что жизнь моя изменилась и рвение мое, до сих пор посвящавшееся красноречию, перешло на другие интересы. 278. В то время как осложнения, возникавшие в связи с завещанием, многое заставляли продавать с переходом обязательств на мое имя и не давали вздохнуть свободно, является новый, гораздо более серьезный повод к скорби, смерть после долгой болезни той, от которой у меня был сын, женщины, стоившей многих слуг. Вместо того, чтобы удержать ту, которая сбиралась ускользнуть от меня, мне оставалось только разражаться воплем. А той была горестью предстоящая разлука с жизнью, она хорошо сознавала ее, горестно было и то, что она не видит сына. 279. А он был во Фракии и городе Фракии, роскошествующем на труды прочих городов. Я винил это путешествие и дружбу, преданную [152] для болтовни и заливаемую потоком оскорблений. И это дело злой доли, увечье ноги, когда он свалился с повозки, а делом благодетельной и лучшей судьбы является дом братьев [153] киликийцев. отверстый для недуга, и множество врачей, которых они пригласили, при чем сидели у ложа и не давали ему чувствовать недостатка ни в чем для леченья и услада их речей. 280. Меня же, в то время, как я слышал об этом, после того видел его, везомого сюда, удручала смерть матери его, удручало и то, что мое потомство от неё не могло даже пошевелиться на ложе. Руки и ноги отказывались служить, как никогда. Но дары — богов оставались в устах — образы речей, какие и прежде, η это было то, что не дало врагам торжествовать уже полную победу. В театрах выступать уже не было возможности, но обязанности по отношению к ученикам исполнялись по закону.