Через несколько дней, в среду днем, когда Жасмина готовилась поехать в приют, заехал Джэард.
— Сегодня ты едешь в приют, не так ли? — спросил он, встретив ее в холле. — Я отвезу тебя.
— Не надо, в этом нет необходимости, — в волнении возразила она. — Вот-вот приедет Эфраим.
— Я встретил его у подъезда, когда приехал, — непринужденно улыбаясь, сказал он. — Я ему сказал, что сам отвезу тебя и взял на себя смелость послать его с несколькими поручениями в город.
Жасмина сжала зубы. Она не хотела ехать с Джэардом. Ее все еще мучило то, что произошло во время бала, а также сказанное Мелиссой.
— Послушай, Джэард, я собираюсь провести весь день с сестрой Филоменой — мы будем шить шторы, и я представления не имею, когда мы кончим. Тебе надоест ждать.
Он пожал плечами.
— Я все равно отвезу тебя. И детей неплохо бы повидать. Кроме того, у меня дело к матери Марте.
Жасмина знала, что при таких обстоятельствах дальше спорить бесполезно, поэтому она согласилась. По дороге, когда они ехали по обсаженной деревьями улице под теплым сентябрьским солнцем, Джэард откашлялся и неловко начал:
— Жасмина, это о субботнем вечере. Я хочу извиниться. Я выпил немного лишнего, и, я думаю, это разбудило во мне такие страсти, которые в обычном состоянии… — Он остановился, чтобы откашляться. — Я хочу сказать, что я не справился со своими чувствами к тебе. Надеюсь, я не напугал тебя на всю жизнь. И это никогда больше не повторится. — Неожиданно он улыбнулся и добавил: — По крайней мере, до нашей свадьбы.
Слушая Джэарда, Жасмина надеялась, что поля шляпы скрывают ее густо покрасневшее лицо. Несмотря на свое смущение, вызванное его прямотой, она оценила его раскаяние. Он говорил так искренне, и было очевидно, что он недоволен своим поведением на балу. Однако она все еще раздумывала над тем, действительно ли только под влиянием алкоголя он был так активен.
— Жасмина! — окликнул он, не получая от нее ответа. И, приложив руку к шляпе в знак приветствия какой-то другой паре, проезжающей мимо, спросил. — Ты прощаешь меня?
Он повернулся к ней и ждал ответа, а она внимательно вглядывалась в его лицо. Напряженный подбородок и выражение молящего ожидания в его глазах заставили ее кивнуть в знак согласия.
Он глубоко и облегченно вздохнул и добавил:
— Но ты, наверное, не до конца простила меня за объявление о нашей помолвке, ведь так?
— Джэард, ты должен понять, что такое объявление было… ну… несколько преждевременным. И также нарушил свое обещание мне.
— Любимая моя, за это я тоже смиренно прошу прощения, — ответил он на это самым искренним тоном. — Прояви милосердие к влюбленному мужчине. Кроме того, ты считаешь, что есть какие-то сомнения в том, что мы поженимся?
— Если послушать тебя, то нет, — отпарировала она, хотя ее пальцы, державшие ридикюль при этом дрожали.
В приюте Джэарда сразу окружили смеющиеся маленькие девочки, и Жасмина не могла не улыбнуться, когда оставила его в их окружении в холле, где он раздавал им мятные леденцы. Поднимаясь вверх по скрипучей лестнице, она посмотрела вниз и увидела, что даже обычно очень серьезная мать Марта улыбалась во весь рот, получая от Джэарда леденец.
Боже мой, думала Жасмина, поворачивая на лестничной площадке, как она могла сомневаться в таком хорошем человеке, как Джэард? Несомненно, он в сто раз честнее самой Мелиссы Пиви. Как она, Жасмина, могла даже подумать о том, чтобы поверить этим лживым обвинениям, которые Мелисса сочинила с явным намерением отомстить Джэарду.
Весь день Жасмину не оставляло чувство вины перед Джэардом, пока они с сестрой Филоменой шили шторы. Эти новые шторы должны были заменить старые, побитые молью, которые теперь висели в спальнях наверху. Жасмина знала, что за ткань заплатили из тех денег, которые, как и многое другое, Джэард недавно передал приюту.
Через полчаса в комнату наверху, где они шили шторы, вошли Джэард и мать Марта. Монахиня сияла, даже ее очки в железной оправе, казалось, сверкали каким-то новым теплым сиянием.
— Жасмина, — начата она. — У мистера Хэмптона есть прекрасная идея. Он хочет организовать благотворительный праздник в пользу приюта.