Она в некотором роде технический гений. Именно это и привело ее в Нортон Кинг, а заодно и в лапы таких, как я. Я не собирался ее трахать. Зато я точно собирался взять ее на работу в свою компанию, и оставить там навсегда.
Теперь я заберу ее сразу во всех смыслах. И винить в этом она может только саму себя.
Швырнув таблетки на прикроватную тумбочку, я направляюсь к двери рядом с ее крохотным туалетным столиком, она ведет в смежную ванную. Помещение маленькое, без окон, что отлично, никто не пролезет к ней отсюда. Кремовые плитки создают иллюзию простора, которого на самом деле нет. Вся ее комната оформлена в оттенках белого и бежевого, от обоев до рамы зеркала. Только простыни на кровати выбиваются из общей палитры, пастельно-голубые. Как и ее одежда. Пастельно-голубая, розовая, сиреневая. Маленькие платья или юбки, свитера и кеды, напоминающие школьную форму. То, как она все время поправляет очки на носу, прижимает планшет к груди или радостно вгрызается в круассаны за завтраком, слушая сплетни своих подруг, заставило бы любого мужчину задуматься о своих сексуальных предпочтениях, если бы это его заводило. Ей больше двадцати одного, но в ней есть что-то отчетливо девчачье. А я такими вещами не увлекаюсь.
Но по какой-то дурацкой причине она притягивала мое внимание, как магнит, и это чертовски меня бесило.
Вот почему она взяла дело в свои руки.
Я беру одно из аккуратно сложенных полотенец с полки, сворачиваю его вдоль и складываю пополам, затем подставляю под струю горячей воды. Жду, пока ткань как следует пропитается, а потом возвращаюсь в комнату и сажусь на край ее кровати. Смотрю.
Она лежит ко мне спиной, колени все еще подтянуты к груди. Из-под платья видны округлые очертания ягодиц. Я медленно тянусь вперед и задираю подол, пока ее роскошная задница не оказывается полностью передо мной.
Блядь, из-за нее у меня каменный стояк.
Я начинаю вытирать ее полотенцем, заставляя ее стонать, наслаждаясь теплом. Желая большего, она перекатывается на спину, позволяя теплой ткани пробежаться по складочкам ее киски. Она раздвигает ноги, чтобы предложить больше доступа, и я не могу упустить шанс. Я провожу полотенцем по ее щели, возвращаясь к ее заднице, тщательно вытирая ее. Она разводит колени в стороны, как маленький лягушонок, и я опускаюсь на колени на кровати между ее ног, чтобы обеспечить себе лучший доступ. Матрас проседает, как будто на него уронили камень, но глаза Энни остаются закрытыми.
То, как она подсознательно предлагает мне свою киску, сводит меня с ума. Настойка – натуральная, из трав, но достаточно мощная, чтобы вырубить ее на часы. Поэтому когда она закидывает руки под подушку, прижимаясь телом к теплому полотенцу, я понимаю, что это чистый инстинкт. Все, что она делает сейчас – по-настоящему. Без притворства, без показухи, без этих дешевых попыток выглядеть сексуальной ради того, чтобы понравиться парню, напрочь забывая, что такое настоящее удовольствие.
То, что происходит сейчас, это самая искренняя форма наслаждения, которую я когда-либо видел.
И она чертовски затягивает.
Наклоняясь, я заменяю полотенце языком, проводя им по ее клитору, как будто впервые облизываю мороженое. Я вознагражден стоном, который пробегает по всему моему позвоночнику, пробуждая во мне голод, которого я никогда раньше не испытывал.
Отбрасывая полотенце, я хватаю ее за бедра. Они исчезают в моих больших ладонях, мои пальцы достигают ягодиц и впиваются в них. Я погружаю свой язык глубоко в ее влагалище только для того, чтобы вытащить его и позволить ему поглаживать ее клитор. Она приподнимается, и ее колени прижимаются к бокам, прося большего.
Она пытается насадиться на мой язык. Она жаждет ощущения полноты, но я не дам ей этого, не раньше, чем заставлю ее кончить мне на лицо. Сегодня она отдала мне свою девственность. И пусть я не джентльмен, это максимум «нежности», на который она может рассчитывать. Но после того, через что ей пришлось пройти во время ритуала, я не против сделать исключение.
Я сильнее ласкаю ее клитор, жадность во мне только растет. Я втягиваю губы ее киски в свой рот, будто пытаюсь утолить жажду, потом облизываю влажную, сложенную кожу между ними, и снова возвращаюсь к клитору. Работаю языком жестко, настойчиво, и когда наконец прикусываю его зубами, она шипит и бьется в конвульсиях.
Блядь, эта жажда никуда не уходит. Что, мне реально нужно ее съесть? Я хочу. Я продолжаю вылизывать ее, пока ее ягодицы не сжимаются у меня под пальцами, а она трется мокрой, скользкой киской о мое лицо, будто завтрашнего дня не существует.
Ее ноги дрожат, она пытается подтянуть колени, вернуть хоть какое-то ощущение контроля, но я отпускаю ее задницу и перехватываю бедра, вжимая их в матрас. У нее не остается выбора, кроме как принимать все, что я ей даю. Тело выгибается дугой, руки вцепляются в простыни.
Я поднимаю взгляд, чтобы убедиться, что настойка все еще действует. Да, действует. Веки у нее полуприкрыты, и по тому, что видно из радужки, ясно, она все еще блуждает в мире грез. И именно поэтому, когда мое имя срывается с ее губ в дрожащем вздохе, меня пробирает до мурашек.
Она мечтает обо мне. Даже во сне. Даже после того, как я выебал ее девственную киску, как последний ублюдок.
Вот так я и «исправляюсь».
Я вдавливаю лицо в ее кончающую киску, вылизывая без остановки, вжимаясь в ее оргазм, будто это мое собственное спасение. Не даю ей ни секунды передышки, не позволяю ни капли облегчения, держу ее прижатой к кровати, полностью подчиненной мне.
Она бьется руками, сминая простыни в кулаках, выгибается дугой и кричит, так протяжно, оглушительно, так, что мог бы проснуться весь дом.
Отлично. Пусть все знают – ее трахают. Ее подчинили.
Жаль только, что никто не видит, кто именно сделал ее своей.
Когда она медленно сползает с вершины оргазма, я целую ее киску так, как никогда раньше не целовал женщину в губы. Я никогда не был любителем поцелуев, но этой ночью во мне бушует нечто первобытное, инстинкты вспыхнули ярче огня, заставляя наклониться над ней, упираясь локтями в матрас.
Я смотрю вниз, на ее лицо под маской, на губы цвета распустившейся розы. Видимая кожа вспыхнула румянцем. Желание сжимается в животе, когда мне хочется увидеть ее целиком, поймать на лице то удовлетворение, которое я ей подарил.
Удерживая вес на локтях, я одной рукой приподнимаю ее голову, а другой, расстегиваю ремешок маски сзади. Потом медленно снимаю ее.
Она вздыхает, губы приоткрываются, как будто ее выпустили из клетки. От маски остались отпечатки на висках и щеках.
Мой член такой чертовски твердый. Такой стояк, что требуется нечеловеческое усилие, чтобы не вытащить его и не вонзиться в нее прямо сейчас. Но я сдерживаюсь. Я никогда не брал женщину против ее воли, и, черт возьми, не начну с Энни Джонс.
По-хорошему, я должен встать с кровати, накрыть ее одеялом и закончить на этом ночь. Но все выходит иначе.
Ее губы тянут меня, как сирены, манят, зовут. И вот я уже наклоняюсь, все ближе и ближе, пока мое лицо не зависает над ее ртом.
Губы приоткрыты, дыхание сбито.
Это неправильно.
Доставлять ей удовольствие своим ртом, пока она без сознания – это одно. Но украсть поцелуй? Это то же самое, что трахать ее, когда она без сознания. Дьявол внутри меня давит, подталкивает. Я могу это сделать. Черт возьми, я хочу это сделать. Могу снова влить в нее все до последней капли, и еще раз, и еще. И она никогда не узнает.