У меня уже вертится на языке сказать ей, что она может нарожать детей от кого угодно. Мне плевать, чьи отпрыски будут расти в моем доме. Все равно я тут буду появляться редко, и если у детей не проявится особых способностей или природных наклонностей к жестокости и психопатии, Старейшины не потребуют их посвящения. Они будут в безопасности. Но только до тех пор, пока кто-то не узнает, что они не мои. Тогда их жизни окажутся под угрозой, а я точно не собираюсь подставлять детей под удар.
– Выкладывай, – говорю я.
На ее лице появляется широкая, зубастая улыбка, будто она готовится нанести решающий удар.
– Ты больше не прикоснешься к Энни Джонс. Можешь трахать кого захочешь, хоть весь кампус. Если хочешь, я даже посмотрю. Любую, только не ее.
Я молча смотрю на нее с каменным выражением лица.
Не должно быть трудно согласиться, поскольку я уже решил, что больше не прикоснусь к Энни. Я уже получил ее, попробовал на вкус, а после этого всегда теряю интерес. И все же слова не выходят. Я сильнее сжимаю подлокотники кресла, и кожа протестующе скрипит под моими пальцами.
Я тянусь за своим бренди и залпом опрокидываю его в себя. Алкоголь обжигает горло, но легче от этого не становится, слова все равно застревают в глотке.
– Мне нет никакого дела до Энни Джонс, – наконец говорю я. – Она была просто случайным трахом.
– Случайный трах, который больше не повторится, – настойчиво уточняет Розалинда.
От воспоминаний о сладкой, тугой киске Энни мой член резко напрягается. Перед глазами встает ее лицо, мой язык, который глубоко врывался в ее рот, пока я выебывал из нее душу так, что кровать ходила ходуном и спинка стучала о стену. Я до сих пор ощущаю наслаждение в мышцах от осознания, что она стала моей и что весь дом знал об этом. Помню, как ее киска доила мой член, обильно покрывая его соком, как мой большой, покрытый венами и татуировками член раздвигал ее влажные стенки, и как она стонала и всхлипывала мое имя, мечтая обо мне, пока я прижимал ее запястья к кровати. Меня и раньше хотели, но не так, как она. Я еще никогда не получал такого кайфа от женского тела, от того, чтобы быть внутри, владеть, подчинять ее себе.
– Я не собираюсь ее снова трахать, – это хотя бы правда.
Но Энни действительно была особенной. Тупо это отрицать. Я трахнул ее дважды – один раз в церкви, другой у нее в спальне, и я никогда не хотел от женщины больше пары раз.
А от нее почему-то хочу.
Блядь.
– Это все еще не обещание, – настаивает Розалинда.
– Зачем тебе обещание? – парирую я.
– Ты еще спрашиваешь?! – ее кожа снова покрывается красными пятнами. Аллергия, похоже, возвращается. – Ты сегодня при всем пабе ее защищал! Ты помнишь, какую сцену ты устроил, когда Сэйд Роялес сделал то же самое ради дочери уборщика, Жюстин? Ты чуть не снес ему голову.
– То было другое, – роняю я негромко, но жестко.
– Да, то было другое, Роялес никого в тот день не избил. А вот ты сегодня чуть не задушил того парня. И явно жаждал проделать то же самое с его братцем. Теперь понимаешь, почему я нервничаю?
– Нет, – отвечаю я, резко поднимаясь из кресла и направляясь к двери. – Личность Энни Джонс была раскрыта. Я поступил бы так же с любой другой бабой, которую трахал в подобной ситуации. Это не значит, что она хоть чем-то выделяется.
Поворачиваю ручку, распахивая дверь, ясно показывая Розалинде, что ей пора выметаться.
– Наш договор остается в силе, – бросаю я, выглядя так, будто вот-вот дам ей пинка под зад.
Она раздраженно хватает сумочку, громко топая каблуками к выходу.
– Остается, – говорит она, оказавшись рядом, и сует палец мне в лицо. – Но я буду трахаться с кем захочу. Даже если это такое табу, что у Старейшин случится приступ аллергии, если они об этом узнают.
– Делай что хочешь, пока ты держишь это в тайне. Узнает кто-то кроме тебя, меня и тех парней, с которыми ты трахаешься, – и нас ждет развод, от которого мало не покажется.
Она поджимает губы и нехотя кивает, хотя видно, что ей это не нравится.
Дело не в том, что она планирует назло мне ебаться направо и налево, просто ей реально нравятся члены, желательно разные и почаще, несмотря на то, что она должна быть девственницей. Просто ее самолюбие получило тяжелый удар. Мне даже немного жаль ее. Этот мир куда снисходительнее к мужику, который коллекционирует киски, чем к девушке, которая любит разнообразие членов, сколько бы власти и денег ни было у нее или ее семьи. Для женщин наше общество еще большая тюрьма, чем для мужчин.
– И никаких больше поблажек этой стипендиатке, – требует она на пороге.
Я киваю, ожидая, пока она демонстративно перекинет волосы через плечо и отправится по коридору в сторону шикарной гостиной, где дворецкий уже ждет, чтобы подать ей пальто и проводить до выхода.
– Никаких поблажек для стипендиатки, – повторяю я себе под нос, закрывая дверь и направляясь к полкам за столом. Потянув одну из книг, словно рычаг, я смотрю, как полки бесшумно разъезжаются, открывая стену с рядами оружия, клинки всех мастей угрожающе поблескивают в свете ламп. – Вот только после того, как сделаю это в последний раз.
Глава 6
Энни
– Тебе правда не нужно было соглашаться на это, – говорю я, когда мы с Мел заходим в мою комнату в доме сестринства. У меня в руках сложенное одеяло для нее, у нее – подушки. – Вообще-то Еве досталась короткая соломинка, и раз уж это была ее идея, она и должна была спать в этих условиях.
Я кладу одеяло на кровать и иду раскладывать диван.
– Еще скажи спасибо, что я взялась за это. А то пришлось бы тебе терпеть Мику, который устроился бы прямо у твоей двери. Он же от Евы ни на шаг не отходит. Это уже болезнь какая-то, и, поверь, легче не станет. Так зачем ты вообще хотела ее сюда подселить?
– Ну ты же у нас принцесса. Из нас всех именно ты способна почувствовать горошину сквозь все матрасы и пуховые одеяла.
Мел хихикает, и мне впервые за несколько дней становится хоть немного легче.
– И все же, это перебор, – говорю я, раздвигая занавеску двумя пальцами и выглядывая на улицу. Ровный ряд черных машин тянется вдоль дома. – Столько охраны.
Мел вздыхает и начинает стелить постель на раскладном диване.
– Мика с Сэйдом говорят, ты перешла дорогу очень опасным людям.
Особенно Арагону Ковачу.
Я отхожу от окна, потирая руки.
– И ко всему прочему, теперь весь кампус считает меня шлюхой.
Мел бросает подушку на кровать:
– Не называй себя так.
– А кто я, по их мнению, если не она?
– Думаю, сейчас людей куда больше волнует то, как Карлтон заступился за тебя в пабе. Это было главным событием сегодняшнего вечера. Уверена, все остальное меркнет на его фоне.
Я смотрю на нее с виноватым видом:
– Я подвергла тебя опасности. Когда увидела, как тот тип плюхнулся на сиденье рядом с тобой...
– Ничего не случилось, и не случилось бы, – отмахивается она, потом берется за подол блузки, стягивает ее через голову и бросает на стул у туалетного столика. – Моя семья, конечно, не на уровне Королей-язычников, но я все еще принцесса табачной империи. Никто в здравом уме не полезет на рожон.
Я сажусь на край кровати.