– Почему ты так делаешь? – наконец спрашиваю я, наблюдая, как он нарезает овощи к ужину, а сама устроилась на стуле в кухне. – Ты всегда отводишь от меня глаза, когда я говорю.
– Потому что не могу смотреть на тебя и не хотеть тебя, – отвечает он. И этого хватает, чтобы я сжала бедра вместе.
Но он замолкает.
Становится подозрительно тихо. Словно что-то внутри него проснулось. Что-то темное, о чем он мне никогда не расскажет. И все же я хочу быть рядом. Даже если это значит, шагнуть с ним в его личный ад.
– Ты помнишь их лица? – тихо спрашиваю я.
Его плечи напрягаются. Он сразу понял, о ком я. Ему не нужно пояснений.
– Только их лица в момент смерти.
Он резко разворачивается и засовывает мне в рот что-то сладкое, завернутое в идеально обжаренный бекон. Вкус взрывается на языке, и я стону, закатывая глаза. Это божественно.
– Боже, это лучше, чем любые кулинарные чудеса тети Риты, – говорю я, жуя. – Где ты вообще научился так готовить?
– Обучение на Короля. Базовые навыки выживания.
– Выживание где, в ресторанах Мишлен? – Щеки вспыхивают. Я бы выглядела полной дурой у плиты, если бы он хоть на секунду подпустил меня к ней. Я неплохо готовлю, но мне это не нравится. Готовлю только, чтобы не сдохнуть. Даже тетя Рита, с ее вечными нравоучениями о том, что путь к сердцу мужчины лежит через желудок, не смогла меня убедить, даже когда она упомянула конкретно Карлтона.
Тетя Рита… Она, должно быть, ужасно волнуется в особняке Роялесов, заламывает руки, с синяками под глазами от бессонницы. Девочки, конечно, знают, с кем я, хоть и понятия не имеют, где именно. Уверена, они пытались ее успокоить, внушить хоть каплю надежды, но зная тетю Риту, все это бесполезно.
– В моей работе есть и свои плюсы, наверное, – говорит он, целует меня в лоб и возвращается к готовке.
Я уже наблюдала за тем, как Карлтон работает, как с нуля запускает весь этот дом, от электричества до водопровода, потому что никакого обслуживающего персонала здесь нет. И, черт, у меня каждый раз текло между ног, когда я вспоминала, как его предплечья напрягались под раковиной, пока он чинил трубы.
Но смотреть, как он готовит – совсем другое. Что-то почти магическое в том, как двигаются его руки. Те самые руки, что сейчас ловко шинкуют морковь, несколько месяцев назад перерезали горло мужчине прямо у меня на глазах. От этой мысли я случайно сбиваю миску с фруктами, и фарфор с грохотом разбивается об пол.
Карлтон оглядывается через плечо, приподнимая бровь, точно так же, как в тот момент, когда кровь медленно растекалась из-под щеки того мужчины, рухнувшего на землю. Когда свет в его глазах угасал, пока не потух окончательно. Да, он был убийцей. Он пришел, чтобы хладнокровно прикончить меня. Но это не отменяет того факта, что Карлтон сам – не менее хладнокровный.
Я встаю со стула, собираясь взять веник и собрать осколки, но Карлтон останавливает меня.
– Оставь. Через минуту уберу.
– Тебе не обязательно все делать самому, – выдавливаю я, но голос звучит как-то иначе.
И он это замечает. Конечно замечает.
Он продолжает нарезать морковь, а у меня в голове всплывает образ отрубленной руки в черной коробке на лобовом стекле. Я тянусь за веником и, в процессе, задеваю еще один стул, он с грохотом падает на пол.
Звук режущего ножа обрывается. Он не поворачивается, но его тело замирает с той хищной настороженностью, как у зверя в чаще, учуявшего опасность. Да он, блядь, с закрытыми глазами уловит, что со мной что-то не так. Я молча беру веник. Он продолжает нарезать, медленно, аккуратно, пока я не возвращаюсь на стул.
– Жаль, что я не могу хотя бы позвонить тете Рите, – говорю, стараясь звучать как можно непринужденнее. – Она, должно быть, ужасно волнуется. Я уверена, девочки с братьями Роялес придумали ей какую-нибудь правдоподобную версию, но она же знает, что я бы не ушла вот так, ничего не сказав.
– Твоя тетя Рита уверена, что ты уехала по учебе в Азию. Именно сейчас там внедряют все новаторские технологии.
Он разворачивается и ставит передо мной миску со свежими овощами. Смотрит прямо, внимательно. И этот взгляд, как иглы, пронизывающие до костей. Взгляд Короля-язычника, сканирующего подданного в поисках лжи.
По спине пробегает острое предчувствие опасности, хотя я точно знаю, что он бы никогда не причинил мне вреда. Физически, по крайней мере.
– Мои родители тоже думают, что я там? – спрашиваю я.
– Да.
Сняв с плиты дымящуюся кастрюлю, он ставит ее на деревянную подставку на кухонном острове и закидывает полотенце себе на плечо.
– Я когда-нибудь увижу их снова? – я сглатываю ком в горле, поднимаю взгляд на его лицо, боясь услышать ответ. Его присутствие действует на меня как седатив, в нем столько тепла, что просто смотреть на него кажется утешением. Но все чаще я начинаю замечать утрату и скорбь, вплетенные в эту иллюзию.
Карлтон Уайлд – убийца. Он привел меня сюда, оставив за собой кровавый след. И если я решу усложнить ему жизнь, он безо всяких колебаний продолжит его. Мужчина, в которого я влюблена, – огромный ходячий красный флаг, и никакая близость и привязанность этого не изменят.
– Я не смогу ответить на этот вопрос так, чтобы тебе понравилось, – говорит он, и у меня сжимается сердце.
– То есть теперь мы вдвоем… на неопределенный срок?
Он раскладывает еду по тарелкам с хладнокровной точностью хирурга, затем берет обе тарелки и направляется в сторону кафетерия. Я иду за ним из кухни в огромный зал, в котором когда-то, возможно, устраивали роскошные балы. Энергия былого великолепия до сих пор витает здесь, как призрак, ползет вверх по мраморной лестнице к бесконечному потолку, пропитывает высокие окна, выходящие на зубчатую каменную террасу. Несколько мягких источников света, расставленных по огромному помещению, отмечают путь к круглому столику у одного из окон, Карлтон накрыл его для нас. За окном раскинулось ночное небо, усыпанное звездами, и за ним – море, уходящее за горизонт. Карлтон ставит тарелки на стол и придерживает для меня стул.
Я смотрю на него снизу вверх, пока восхитительный аромат еды дразнит мои ноздри. Какой там уже по счету день, черт его знает, но этот сногсшибательный мужчина снова готовит для меня, и каждый раз это пробирает до мурашек, будто впервые.
– Попробуй фасоль, – говорит он, разворачивая безупречную салфетку и укладывая ее себе на колени. – Я сделал ее мягкой, как ты любишь.
– Ты потрясающий, – шепчу я, наблюдая, как мягкий свет скользит по его мужественным, но чертовски красивым чертам лица. – Столько даров и талантов, о которых никто и не догадывается.
– А этих даров и талантов хватило бы, чтобы ты осталась со мной, если бы могла выбрать? – спрашивает он своим убаюкивающим голосом, разливая вино в мой бокал. Мое любимое. Обычно я почти не пью, но вино из его погреба – совсем другая история.
– Ты имеешь в виду, хватило бы, чтобы я не скучала по друзьям? По семье? – Я пожимаю плечами, обхватывая ножку бокала. – Смотря на сколько.
Он смотрит на меня из-за стола.
– Я пока не могу назвать срок, Энни. Это может быть месяц, может год. – Затем тише: – Может быть, навсегда.
Я делаю глоток вина, и уголок его губ чуть приподнимается.