– Ты все еще не понимаешь, да? – произносит он. – Все еще не осознаешь, на что я готов пойти, чтобы ты стала полностью моей.
Он берет мою руку и подносит к губам, мягко касается костяшек пальцев, и в его взгляде вспыхивает напряженная, почти пугающая сосредоточенность. Мои губы чуть приоткрываются, пока я смотрю, как он опускает мою руку обратно.
– Ешь фасоль, – говорит он, будто секунду назад не свел меня с ума одним только тоном голоса.
Я делаю паузу, чтобы выровнять дыхание, беру в руки приборы и пытаюсь вернуться к разговору о его планах на будущее. Но, как обычно, он уводит беседу обратно ко мне.
К моей так называемой идиллической жизни в деревушке где-то в Алабаме. К цыплятам и мистеру Джинксу. К тому, как моя мать не смогла, а может, и не захотела, разглядеть мои таланты. Как она упорно требовала, чтобы церковь для меня стояла выше учебы. И, честно говоря, в мужчине, который вот так слушает тебя, по-настоящему, внимательно, который присутствует с тобой в этих воспоминаниях, словно хочет вдохнуть тот самый воздух, что когда-то наполнял твои легкие, есть нечто восхитительно притягательное.
Да, я прекрасно понимаю, что в любой момент все может перевернуться, как монетка, и превратиться в настоящий яд. Но я не могу сопротивляться. Его сила продолжает притягивать меня.
Я всегда тщательно следила за тем, как выгляжу перед Карлтоном,продумывала каждую деталь, как выгляжу, как говорю. Но теперь быть с ним стало до смешного естественно. Да, раньше я вела себя довольно откровенно, глазела на него, почти захлебывалась слюной, не скрывая своего влечения на публике. Но тогда я была наивной дурочкой, которая зачитывалась развратными романами и носила платья всех оттенков зефира.
Теперь же я чувствую себя как героиня драмы, которая с готовностью тонет в своем предначертанном финале.
Покончив с ужином, Карлтон откидывается на спинку стула с бокалом вина в руке, идеальное сочетание элегантности, терпения и чертовски привлекательной внешности. Я заправляю выбившуюся прядь за ухо.
– Даже не помню, когда в последний раз так много болтала о себе, – говорю я. – Наверное, звучала как самовлюбленная дурочка.
– Это я тебя разговорил. Просто… я хочу знать о тебе все, Энни Джонс. Хочу влезть в каждый твой воспоминательный закоулок. Хочу быть частью той жизни, что у тебя была до того, как мы встретились.
Я поднимаю бокал вина.
– Если бы я тебя не знала, подумала бы, что ты серийный убийца, который хочет узнать, каково это быть под моей кожей.
– Я серийный убийца, и да, я действительно хочу знать, каково это быть под твоей кожей.
Мне нелегко, но я сохраняю невозмутимое лицо. Это мой шанс.
– Расскажи про первый раз, – произношу я, стараясь придать голосу ту же мягкость и спокойствие, которыми он все это время убаюкивал меня. – Первый раз, когда ты отнял жизнь. Первый раз, когда Маркус Уайлд заставил тебя это сделать.
Он глубоко вдыхает, грудь заметно поднимается, и я на миг замираю – боюсь, что он снова закроется. Но, к моему удивлению, он не уходит в себя.
– Ты не отстанешь, да?
– Я хочу знать тебя, Карлтон. Настоящего. Так же, как ты хочешь знать меня.
Темные глаза становятся бездонными, и меня втягивает в эту глубину. Я с трудом удерживаюсь, чтобы не вцепиться в стол, впервые передо мной настоящий он.
– Дело не в том, чтобы узнать тебя. Дело в том, чтобы испытать тебя, – говорит он.
И что тут ответишь? Он улыбается так, будто прекрасно знает, что у меня сейчас в голове.
– И, судя по тому, как ты пыталась порвать со мной до того, как я привез тебя сюда, обратный вариант сработал не так уж хорошо. Чем больше ты меня испытывала, тем сильнее хотела держаться подальше. Так зачем заставлять себя проходить через это снова?
– Потому что… – шепчу я, слизывая каплю вина с губ. Лучше всего здесь подойдет правда. – Потому что я тебя люблю.
Кто бы мог подумать, что тишина может обрушиться с таким грохотом. Но именно это и происходит.
Глаза наполняются слезами, а Карлтон… его глаза расширяются. Совсем чуть-чуть, но я замечаю. К щекам приливает кровь, она горячими волнами заливает уши, и даже шум далеких волн словно гаснет в этом моменте.
– Пожалуйста, скажи что-нибудь, – шепчу я, когда Карлтон никак не реагирует.
Я вижу, что мои слова застали его врасплох. Но вот что он при этом чувствует – остается тайной. Лицо словно накрывает вуаль, черты становятся жесткими. Он больше не мой безумный, изломанный парень. Он – далекое, холодное божество.
Такой же недосягаемый, каким был в тот самый первый раз, когда я его увидела.
Я делаю большой глоток вина, надеясь заглушить подкатившие слезы. Едва успеваю проглотить – и уже начинаю смеяться.
– Не жалеешь, что теперь застрял со мной?
– Это уловка? Хочешь, чтобы я расслабился, почувствовал себя в безопасности и вернул тебя к друзьям, к тете, к прежней жизни?
Я ставлю бокал на стол.
– Карлтон, я серьезно.
И я жду. Даже не уверена, чего именно. Не то чтобы я надеялась, что он скажет это в ответ. Я до сих пор не знаю, что именно побудило его на то, чтобы похитить меня и привезти сюда, но это точно была не любовь.
Он резко отодвигает стул, так резко, что я вздрагиваю. В следующую секунду он хватает меня за руку.
– Пойдем, – приказывает он. – Тебе нужно кое-что увидеть, прежде чем бросаться такими словами.
Глава 13
Карлтон
Нельзя отрицать, что моя Лолита изменилась за последние дни.
Я чувствую это в биении ее сердца, в запахе кожи, в интонации голоса.
Она говорит, что любит меня, будто до конца не осознает, кто я такой. Убийца. Извращенный кукловод, стоящий за всей этой жестокостью.
Она заглянула сквозь маску принца и увидела зверя. И все равно сказала, что любит.
Говорила так искренне, что я почти поверил.
А может, просто чертовски хотел в это поверить. Больше, чем хотел чего-либо в своей жизни.
Если что-то кажется слишком хорошим, чтобы быть правдой, то, как подсказывает мне опыт, так оно и есть. Я эгоистично копался в ее истории, в ее жизни, в ее тайнах, не отдавая ничего взамен, и это создало у нее иллюзию безопасности. Именно поэтому она сказала мне те слова. А теперь она вспоминает, что боится меня, и правильно делает. Она уже знает, что я сделаю для нее абсолютно все, но она пока не до конца понимает, что я могу сделать с ней, и самое время ей это узнать.
Вдалеке проступают скалистые очертания высокогорья. Мы въезжаем на пересеченную местность, и, хотя внедорожник отлично справляется со своей работой, Энни изо всех сил держится за ремень безопасности. Я кладу руку ей на бедро.
Ее тело понемногу расслабляется. Если она способна на это, значит, возможно, она была не до конца неискренней, когда произнесла те слова. А может, я просто отчаянно ищу повод ей поверить.
Я шиплю себе под нос, заставляя ее снова напрячься, но моя рука сжимает ее бедро.
Моя.
Чем глубже мы въезжаем в высокогорье, тем яснее Энни, должно быть, становится, что никто не придет ей на помощь. Если у нее и оставались какие-то надежды там, в особняке, где еще чувствовался налет цивилизации, то сейчас они, должно быть, развеиваются с каждой милей, которую мы проезжаем.