– Только не говори, что почувствовала во мне раненого зверя.
– Думаю... да.
У меня наготове был язвительный ответ, но ее голос заставляет меня замолчать.
Она кажется честной.
Она не сводит глаз с груды костей, пока ее тело покоряется моему. Не дергается, не уходит от моей руки, исследующей ее. Не пытается отрицать происходящее или сбежать от него, хотя внутри у нее все сжимается от страха.
К тому же, мое влечение к ней тоже никогда не было чисто физическим. С самого начала в ней было что-то особенное. Это был запах. Энергия. То, как она улыбалась. Чертовски умная девчонка, чересчур сексуальная для собственного блага. Да, задница у нее потрясающая, не спорю, но было и нечто еще, такое эфемерное, почти призрачное, то, что невозможно ухватить, но что тянуло ко мне с непреодолимой силой.
Это чувство росло незаметно, пока не превратилось в бурную реку, вышедшую из-под контроля.
– Но те самые три слова больше не слетают с твоих губ, – говорю я, обхватывая ее киску с такой собственнической жадностью, будто пометил территорию. – А значит, ты уже не так уверена. Я понимаю. Именно поэтому я и привел тебя сюда, чтобы показать, с кем ты собираешься провести всю оставшуюся жизнь. Я не могу тебя отпустить, Энни. Но и заставлять жить во лжи тоже не буду. Даже если правда тебя пугает.
– Она пугает меня. Но у меня тоже есть свои секреты, Карлтон, – шепчет она. – Такие, от которых я бы сгорела от стыда, если бы ты когда-нибудь о них узнал… до сегодняшнего дня.
– Секреты, – прошипел я, сжимая ее киску сильнее, до боли. – Есть три вещи, которые тебе запрещены, Энни. Секреты. Другой мужчина. И свобода. Эти вещи – табу.
– Срань господня, – шипит она, уткнувшись лбом мне в плечо. – Я говорю о книгах, Карлтон. О тех, что я читала. То, что в них. То, что меня возбуждает. – Она нервно смеется. – У меня чертовски извращенные желания, но я всегда хотела этого только с тобой. Ни с кем, кроме тебя. Никогда не будет никого, кроме тебя.
Моя хватка слабеет.
Она всхлипывает, лицо пылает от жара, несмотря на холод, будто она тут же пожалела, что выдала это.
– Нет, – выдыхаю я ей в ухо, поглаживая ее. – Никогда не стыдись рядом со мной, Энни. Ничто не оттолкнет меня от тебя. Тем более твои желания.
Я медленно провожу губами по ее щеке, оставляя поцелуи.
– Мне нравится, что ты фантазировала обо мне.
– Только ты, – выдыхает она. – Все это… такое ебаное безумие. Твое прикосновение заводит меня, даже когда я смотрю прямо на останки твоих первых жертв. Это не может быть нормально.
Я разворачиваю ее к себе и целую жадно, глубоко. Мой член ноет от того, как ее тело мгновенно тает в моих руках. Я плотнее закутываю ее в плед и отступаю, и она тут же тянется за мной, не желая отпускать.
– Я на минутку, – говорю я и приседаю, чтобы достать из спортивной сумки то, что спрятал здесь еще много лет назад. Краем глаза вижу, как она вздрагивает, когда я вытаскиваю вещь, зарытую за костями.
– Иногда Маркус оставлял меня здесь на несколько дней, – объясняю я. – Было холодно. Я собирал, что мог, чтобы развести костер ночью.
– Это чудо, что ты не обжегся, – говорит она. – Ты же был совсем маленьким.
– Не такое уж это чудо. Малыши быстро учатся. Тебе стоило бы послушать истории Дэймона Сэвиджа.
– У всех Королей такие ебанутые отношения с отцами? – спрашивает она, наблюдая за тем, как я работаю.
– Неофициально – да. На деле это почти как негласное требование. А как еще получить жестоких преступников, идеально вписывающихся в высшее общество?
Она опускается рядом со мной, не отводя взгляда от первых искр. Я поворачиваюсь к ней, наблюдая, как огонь оживает и отбрасывает на ее лицо мягкое, почти сказочное свечение.
– Ты самая красивая женщина из всех, кого я когда-либо видел, Энни Джонс, – шепчу я.
Ее взгляд от огня перемещается на меня.
– Я думала, мы договорились не врать друг другу.
– Ты думаешь, я вру?
– Я думаю… – она смотрит в сторону груды костей. Костер я развел подальше от них, но они все равно остаются мрачным напоминанием в этой пещере. Я затащил их под вентиляционное отверстие, когда был ребенком, чтобы запах быстрее выветривался. Как я уже говорил, Маркус мог оставить меня здесь на несколько дней.
Я не стану рассказывать ей, как ночами смотрел в мертвые глаза этих людей, окруженный только вонью гниющей плоти. Смысл был не в этом. Я привел ее сюда, чтобы она увидела меня настоящего, а не ради бессмысленной боли. Такие подробности ничем бы не помогли.
– Думаю, ты тоже видел во мне что-то, чему не мог дать объяснение, но что напрямую связано с моей гнилой сущностью.
Я протягиваю руку и провожу по ее щеке.
– То, что тебе нравятся бондажные штуки из Призрачные ночи, не делает тебя гнилой.
Да, я знаю, что она читала, хоть и никогда не смел надеяться, что она захочет все это со мной.
– Нет, – отвечает она. – Но то, что я сижу прямо перед твоими трупами и не чувствую отвращения, – вот это уже да.
Я опускаю руку, глядя, как пламя отражается в ее глазах.
– У тебя правда нет отвращения?
Она садится на одеяло, которое я постелил на землю, и укутывается в покрывало.
– Нет. Но мне страшно.
– Боишься меня?
– В каком-то смысле.
Я сажусь рядом с ней.
– Ты же знаешь, я никогда не причиню тебе боль. Мне проще себя пырнуть ножем.
– Я больше боюсь, кого еще ты можешь захотеть пырнуть.
– Любого, кто посмеет тебя тронуть. – Голос хрипнет, пока я притягиваю ее ближе, просовываю руку под покрывало и обнимаю за талию. – Я – злой человек с навязчивой идеей. Мужина, который переживет все, кроме тебя. Тот, кто будет трахать тебя так, чтобы ты раз и навсегда поняла, кому ты принадлежишь. Полностью. Без остатка.
Она дрожит, когда я прикусываю мочку ее уха, откидываю волосы на плечо и провожу губами по шее.
– Мужчина, готовый пойти на преступление ради тебя.
Из ее груди вырывается тихий всхлип, и это точно не от страха. Я обхватываю ее грудь под пледом, и она выгибается мне навстречу. Плед соскальзывает с плеч, оставляя ее в одном лишь шелком белоснежном платье. Пламя горит уже достаточно ярко, чтобы согревать нас даже нагими, но ее соски твердеют, а кожа покрывается мурашками от моего прикосновения.
Она поворачивается ко мне, и ее губы врезаются в мои с такой жадностью, будто хочет меня сожрать. Я притягиваю ее в свои объятия.
– Я собираюсь сделать тебя своей, Энни Джонс, – шепчу с жаром прямо в ее губы, одновременно незаметно подтягивая к себе спортивную сумку. Я достаю из нее то, что нужно, бросаю за ее спину, снова обхватываю ее лицо ладонями и углубляю поцелуй, а потом медленно скольжу вниз по ее рукам, пока не фиксирую ее запястья в своей хватке.
Я прерываю поцелуй, чтобы взглянуть ей в глаза, но она тут же тянется за мной, губы припухшие, жаждущие моих. Удерживая ее запястья одной рукой, другой аккуратно убираю прядь волос с лица, открывая его для себя. Вся пропитана желанием.
Мой член такой твердый, что будто превратился в камень, потому видеть, как она меня хочет, просто сносит мне крышу.
– Мы сделаем это так, как ты всегда хотела, Энни, – рычу, голос срывается от того, как тяжело сдерживать это влечение. – Я не изуродую тебя. Но я причиню тебе боль. Я возьму тебя, как зверь.