Жан сел и тихо произнес:
— Билл, мы дружим много лет, и я очень беспокоюсь за тебя. У тебя прекрасная семья, ты успешный бизнесмен, но Сергея уже не вернуть. Может, пора остановиться, пока не произошло что-нибудь ужасное?
Такие разговоры случались и раньше, и я прекрасно осознавал возможные последствия своей деятельности. Мысль о том, что мои дети рискуют остаться без отца, преследует меня постоянно. Каждый раз при посещении школьной постановки балета или за игрой с детишками в парке я думаю о том, сколько еще смогу быть рядом с ними.
Но потом я вспоминаю детей Сергея, особенно младшего, Никиту. Ведь они никогда уже не увидят своего папу. Сергей не отступил в гораздо более опасной ситуации. Что же я был бы за человек, если бы сдался и позволил себе отступить?
— Пойми, Жан, я должен довести дело до конца, иначе яд бездействия убьет меня изнутри.
Разумеется, я поступаю так не от большой храбрости. Я вообще не храбрее других и так же, как все, испытываю страх. Но я понял одно: жизнь у страха коротка; как бы я ни был напуган в какой-то момент, я знаю, что это ощущение недолговечно и спустя некоторое время отступит. Житель зоны военных действий или человек опасной профессии скажут вам, что организм не в состоянии долгое время пребывать в страхе. Чем чаще с ним сталкиваешься, тем легче с ним справиться.
Допускаю, что есть большая вероятность, что Путин или кто-то из его окружения однажды расправится со мной. Как и любой другой человек, я не желаю себе смерти и сделаю все, чтобы это у них не вышло. Я защищаюсь и, хотя не могу раскрыть все детали, упомяну об одной, самой важной — этой книге.
Если меня убьют, вы будете знать, кто за это в ответе. Когда эту книгу прочтут мои враги, они поймут, что вам известна эта простая истина.
Если вам не безразличны стремление к справедливости и трагическая судьба Сергея, я прошу вас поделиться этой историей с другими людьми, и тогда имя Сергея Магнитского и его дух будут жить в наших сердцах, а это надежнее целой армии телохранителей.
И еще об одном меня обычно все спрашивают: как я воспринимаю потери, которые мне пришлось понести в борьбе за восстановление справедливости для Сергея. Действительно, я потерял дело, которое кропотливо создавал; потерял так называемых друзей, отдалившихся из опасения, что моя кампания может повредить их финансовым интересам; потерял свободу перемещаться по миру без риска быть арестованным и переданным российским властям.
Стали ли эти потери тяжелым бременем? Как ни странно, нет. Теряя одно, я приобретал что-то ценное в другом.
Пусть я лишился тех, кого некогда считал друзьями, но для кого стал финансовой обузой. Зато я встретил множество прекрасных людей, делающих мир лучше.
Не борись я за справедливость, я никогда не познакомился бы с Эндрю Реттманом — журналистом из Брюсселя, который с неослабевающим упорством освещает дело Сергея. Несмотря на серьезные проблемы с двигательным аппаратом — любое движение превращалось для него в муку, — он не пропустил почти ни одного совещания Европейской комиссии по делу Магнитского, сделав все, чтобы местные бюрократы не смогли дипломатически замять это дело.
Я никогда не встретил бы Валерия Васильевича Борщева — семидесятилетнего ветерана российского правозащитного движения, председателя общественной наблюдательной комиссии Москвы по соблюдению прав человека в местах принудительного содержания, который уже через два дня после смерти Сергея ходил по следственным изоляторам и камерам, где содержали Сергея, и опрашивал десятки должностных лиц. Несмотря на огромный личный риск, он разоблачил вызывающе невразумительные и лживые заявления российских госорганов.
Я никогда не познакомился бы с восьмидесятишестилетней российской правозащитницей Людмилой Михайловной Алексеевой, которая первой в России открыто обвинила сотрудников МВД в убийстве Сергея Магнитского. Как и мама Сергея, она подавала заявления о возбуждении против них уголовных дел и не опускала руки даже тогда, когда эти заявления оставались без ответа.
За это время я встретил еще сотни людей, изменивших мое представление о человечности. Этого никогда бы не случилось, продолжай я работать на Уолл-стрит.
Если бы много лет назад в стэнфордской школе бизнеса кто-нибудь спросил меня, что я думаю об идее оставить карьеру управляющего инвестиционным фондом ради правозащитной деятельности, я посмотрел бы на него как на сумасшедшего. Но вот прошло четверть века, и именно так все произошло.