Занятая своими мыслями, девушка быстро шла через темноту плохо освещённых улиц. По ровной, чуть шершавой мостовой можно было идти с закрытыми глазами. Тёмные стены жилых домов с поблёскивающими глазами погашенных окон, тишина. Конечно, можно было бы не пылить через весь город пешком, а взять такси, но деньги, деньги! Вот и центр: освещённая улица, витрины ночных баров, кабаре, кинотеатр, очень много прохожих. Ах, да! Сегодня же объявляли, что в космопорту сели катера с экипажами трёх космокораблей. Половина, если не три четверти гуляющих — в серебристых, синих или пёстро — зелёных метал — пластиковых комбинезонах — космо, укреплённых для прочности сверкающими воротниками из тонкой, высокопрочной стали.
Перед тем, как перебежать через освещённую полосу центральной улицы, Лора отчего-то зябко поёжилась. И это тоже была её природа — предчувствие возможной опасности. Бесполезная в большинстве случаев способность.
Негромко постукивают каблучки по мостовой. Модные туфельки обязаны чуть постукивать, привлекая внимание к их обладательнице. Облачком вьются вокруг длинных ног ворсинки, каждая — с искоркой на конце. Короткая юбочка, каскад стекляшек на голове… Милая девочка. Худенькая, сильная, гибкая, с огромными глазами на отощавшем, бледном лице.
Трое выпрыгнули из темноты, одновременно оказавшись посередине улицы: один — перед ней, двое — за спиной. Матово блеснула ткань комбинезонов, круги — воротники, — как серебристые блюда, на которых покоятся головы. Все трое тяжело дышали. Небрежная походка девушки только казалась лёгкой и неторопливой.
Нечеловечески быстрый прыжок был уже бесполезен. Лора, занятая мечтами о сверх сытном ужине слишком поздно заметила опасность. Прижавшись спиной к стене, она переводила испуганный взгляд с одного космо — пеха на другого.
— Какие девочки на Раре… Редкие девочки. Глаза — звёздочки, сами — ниточки…
— Может быть фреляйн одиноко? Может быть фреляйн грустно?
— Нет, крошка слишком горда, чтобы напрашиваться. Щёчки впалые, глазки голодные…
— Не бойтесь, фреляйн, мы вас не обидим. Накормим, напоим, приласкаем…
— Вы только представьте, фреляйн, мы месяцами не ступаем на твёрдую землю, месяцами едим только концентраты, пьём восстановленную воду, а женщин видим только на живых картинках.
— А вы знаете, фреляйн, как тоскуешь. Будучи заперт в железной коробке по ласке, по таким хорошеньким девочкам, как вы? Пойдёмте с нами, фреляйн, — мужская рука легла ей на грудь. Ларису передёрнуло от отвращения. Она оттолкнула эту руку:
— Нет, не трогайте меня!
— Ах ты, сучка! Ломаться? Да? С ней вежливо, а она… Мы там каждый день ходим в обнимку со смертью, чтобы эта шлюха могла наслаждаться жизнью и…
— Оставьте меня! — взвизгнула девушка, но её страх только подхлестнул «охотников». Тяжёлый, как кувалда кулак обрушился на лицо, и последнее, что запомнила Лора, то, как громко клацнули её зубы.
Когда сознание вернулось, она стояла на четвереньках. Руки были по локоть в крови, во рту держался стойкий вкус крови. Оглядевшись (все мышцы тела ещё трепетали), она увидела тех, троих. Один уткнулся носом в землю. Спина разодрана до хребта, а из вспоротой шеи, словно пластиковые трубочки, торчат порванные артерии. У второго выдрана ключица, а в растерзанном животе пульсируют и переливаются перламутрово — серые внутренности. Оба мёртвые. Поискав вокруг глазами, она нашла третьего. Он был жив. Космо — пех сидел, прислонившись спиной к стене, пытаясь прикрыть здоровой рукой страшную на вид, поверхностную рану, тянущуюся вдоль его тела от рёбер, через пах, по ноге до колена и поджимая правую, тоже искалеченную руку. Кисть её была полностью размозжена, а из-под лохмотьев мышц и сухожилий сахарно поблёскивали переломанные косточки. Невольно отведя от этой руки взгляд, Лора сплюнула кровавую слюну, поднялась с четверенек, отряхнулась. Мохнатые чулочки, за которые неделю назад она выложила десять кредитов, превратились в лохмотья. Прозрачные ворсинки слиплись от крови. Отыскав слетевшие во время драки туфли, Лора натянула их на босые ступни. Живой космо — пех опираясь на здоровую руку, попытался отодвинуться от неё. Жизнь вытекала из его тела вместе с сочащейся из ран кровью, взгляд молил о пощаде, да и девушка уже не испытывала ненависти, но страх, вечный страх перед разоблачением, заставил её уже сознательно «выбросить» острые, как лезвия пружинного ножа, загнутые когти и наотмашь ударить, метясь в защищённую стальным воротником шею. Страшные крючья вспороли стальную пластину воротника, вырвав сосуды, пищевод, трахею, и тут же разжались, отдёрнувшись от кровавой, пенистой струи. Никто больше не мог рассказать правду. На гладком покрытии мостовой не держались никакие следы, а тьма, как верная сообщница скрыла её путь, позволив добежать до заводского общежития, добраться до душа, никого не встретив на своём пути.
Замки всех дверей открывались по определённому, необыкновенно простому и надёжному коду. Достаточно было положить пальцы на дверную ручку, надавить, и, считав кожный узор, электронное устройство убирало запор. Как была, в одежде, Лора заскочила в душевую кабину, закрыла за собой дверь (теперь открыть её могла только она), включила воду и начала поспешно раздеваться. Грозди стекляшек, костюм, бельё, туфли (к счастью всё целое, хотя и залитое кровью), лохмотья, оставшиеся от колготок. Застирав кровь на одежде и отполоскавшись сама, девушка выключила воду, накинула длинный халат с капюшоном (обязательная принадлежность каждой душевой кабины) и, смыв все розовые капли, вышла в «предбанник», где рассовала грязную одежду по ячейкам. Колготки сразу пошли в утилизатор, костюм — в чистку, бельё — в стирку, туфли — в сушилку для обуви. Позже она принесёт и бросит в стирку мокрый халат и заберёт чистую, сухую одежду.
Держа уток за лапы, (рюкзачком тоже занималась машина) Лора дошла до своей двери и собралась открыть её, когда услышала оклик: «Лора? Ты? Так поздно? Откуда?». «Привет, Джин. Видишь какие? — Лариса подняла уток повыше, демонстрируя их как таковых и как вещественный ответ на последний вопрос. — Сейчас поджарим и попробуем». В глазах у Джин блеснул голодный огонёк:
— Жирные. С картошкой бы их…
— Конечно, естественно и само собой разумеется, с картошкой. Сейчас. Только достану из ящика.
— Погоди. Давай сюда. Ты из душа?
— Ну.
— Ну и кончай начатое, а я утку пока разделаю и картошку почищу. Вторую утку на мороз?
— Ага, на мороз. Я сейчас картошку принесу…
Через час девушки дружно, почти наперегонки уплетали мясо с картошкой, не забывая хлеб, а ещё через пол часа, вытерев мякотью хлеба последние капли жира из тарелок и кастрюли и убрав все косточки, с которых они сгрызли всё, что только можно было сгрызть, Лариса и Джин блаженствовали, наслаждаясь терпким вкусом и ароматом свежезаваренного чая.
— … Сытный ужин, чашка мятного чая для доброго сна… Горожанам этого не понять, — философствовала довольная и разнежившаяся Джин. — Да и утки этой хватило бы как минимум на четверых, а мы, смотри-ка, вдвоём её «приласкали».
Вздрогнув, Лора отвлеклась от жутких воспоминаний, ответила, стараясь, чтобы слова её прозвучали как можно равнодушнее:
— Как поели, так и поработаем.
— Слушай, Лор, сегодня говорили, что тебе опять десятку сверху начислили. Как раз две утки и картошка к ним… Я ещё слышала, что мастер будет просить всех, кто сможет, поработать в выходной. Согласишься?