— Надо же, выглядит как девчонка, — заметил Гюнтер, и в его глазах зажегся интерес, — а бьется как мужчина. Как двое мужчин!
— Он из ордена кассилианцев. Его с самого детства обучали искусству боя, — сказала я на ухо скальду. — Ангелийцы взяли его обманом и предали по приказу того человека, которого вы зовете Кильберхааром. Подружитесь с кассилианцем, и он, скорее всего, будет сражаться против Кильберхаара на вашей стороне.
Я рисковала. Гюнтер внимательно оглядел меня, обдумывая предложение.
— Кильберхаар наш союзник, — сказал он. — Честно платит нам золотом за набеги на ваши села.
Горькая правда пронзила меня словно ножом, но я сдержалась и ничем себя не выдала.
— Предавший однажды, предаст не единожды. Лучше враг на пороге, чем предатель под боком, тот коли не предаст, так даром отдаст, — нараспев произнесла я, про себя коротко возблагодарив учителя за бесконечные часы, проведенные за переводом скальдийской поэзии.
Варвар не ответил, и я замолчала, давая ему возможность обдумать мои слова. Люди Гюнтера, половина которых уже спешились, наконец сумели подмять под себя брыкающегося Жослена, отобрали у него копье и уложили лицом в снег.
— Что с ним делать? — крикнул кто-то из них.
Гюнтер на секунду задумался, а затем велел:
— Свяжите ему руки, и пусть бежит за твоей лошадью, Вили! Пока доедем до хутора, волчонок слишком устанет, чтобы кусаться.
И совсем скоро мы отправились в путь под безоблачно-голубым небом. Я неуклюже цеплялась за Гюнтера, испытывая жалкую благодарность за меховую накидку и за плотную фигуру, заслоняющую меня от ветра, и старалась лишний раз не оглядываться на Жослена. Его руки связали спереди и длинным поводом прикрепили к седлу, таким образом заставив кассилианца бежать за лошадью. Он увязал в снегу, иногда падал, и его тащило волоком, пока скальд не останавливался, позволяя пленнику встать. Жослен тяжело дышал паром, его лицо раскраснелось от мороза, но глаза излучали кристальную ледяную ненависть ко всему и всем вокруг.
Включая меня.
«Ненавидь меня, но живи, кассилианец», — думала я.
Уже в сумерках мы добрались до хутора; наши тени, длинные и черные, лизали снег впереди. Гюнтер по дороге сложил долгую песню о том, как перехитрил Кильберхаара и пленил ангелийского принца-воина и его молодую жену. Скальд с таким удовольствием воспевал свой подвиг, что я не решилась упрекнуть его в некотором преувеличении. К тому времени я настолько замерзла, что едва могла думать, не то что говорить.
Поселение представляло собой несколько приземистых домиков и большой чертог, двери которого распахнулись при нашем приближении и выпустили группу мужчин и женщин, которые высыпали на улицу и громко нас приветствовали. Сияющий Гюнтер соскочил с коня, и огни из чертога заиграли на кожаной повязке, стягивающей его волосы. Он стащил меня с седла, поставил на землю и подтолкнул к встречающим.
— Гляньте, вот моя новая наложница! — пророкотал он. — Красотка, а?
В меня мигом вцепились чьи-то руки, ощупывая и исследуя; вокруг я видела слишком много румяных и небритых лиц. Я вырвалась из окружения и поискала взглядом Жослена.
Он упал на колени подле лошади, за которой вся дорогу бежал, — усталость сбила его с ног и принудила к покорности, как не трудно это представить. Кстати, кто бы ни приписывал кассилианцам смирение и кротость, он лжет как сивый мерин. Грудь Жослена ходила ходуном, тугой узел волос на затылке рассыпался, пряди заиндевели, но сквозь заслонившие лицо ледяные космы он пронзил меня яростным взглядом.
— Жослен, — прошептала я, беря его холодное лицо в ладони. Он отшатнулся и плюнул в меня. Я почувствовала на плечах руки Гюнтера, оттаскивающие меня прочь, и в следующую секунду оказалась у него под мышкой.
— А гляньте вот на него! — радостно воскликнул он. — Ну прямо настоящий волчонок! Пусть переночует с собаками, а?
Желающих пособачить кассилианца набралось в избытке. Смеясь и гортанно восклицая, несколько парней потащили его прочь; я лишь надеялась, что поволокли его на псарню. А Гюнтер снова меня развернул и втолкнул в теплый чертог.
— Постыдился бы, Гюнтер Арнлаугсон! — воскликнула статная женщина, в которую я врезалась, как лодка в прибрежную скалу. Она была молодой и по меркам скальдов довольно красивой, с выбеленными солнцем волосами и ясными голубыми глазами. Я неуклюже попятилась, а она уперла руки в боки и прищурилась. — У бедняжки зуб на зуб не попадает от холода и страха, а у тебя только постель на уме! Неудивительно, что ты до сих пор не нашел свободной женщины, которая согласилась бы согреть твое ложе по доброй воле!
Смех эхом прокатился под потолком, мой суровый хозяин-скальд потупился, переступил с ноги на ногу и с нахальной улыбкой ответил:
— Хедвиг, милая, так ты же сама отправила меня разбойничать на ангелийской границе, когда не согласилась стать моей! Уж не знаю, оценит ли мои достоинства эта малышка, но ты еще пожалеешь, что упустила такого молодца как я!
— Только не сегодня, — отрезала женщина. — Миска горячего супа, да место у огня — вот и все, что ты сейчас оценишь, так, детка? — ласково спросила она меня.
— Она из варваров, Хедвиг, и не понимает ни слова, — добродушно сказал кто-то из толпы.
— Нет, я понимаю, — отозвалась я на скальдийском, пытаясь говорить громче. Все еще дрожа под волчьей шкурой, я опустилась на колени, взяла огрубевшую от работы ладонь женщины и поцеловала ее. — Спасибо, госпожа.
Смущенная Хедвиг отдернула руку.
— О боги, тут у нас такого не принято! Мы не изверги какие-нибудь и не заставляем рабов ползать на коленях!
«Гюнтер, однако, об этом умолчал», — подумала я, вставая, и мысленно сделала себе пометку на будущее. Хлопнув в ладоши, скальдийка велела налить мне горячего и дать сесть поближе к очагу. Кто-то заворчал, но приказ был исполнен.
Я слишком ослабла, чтобы возражать, и дальше раболепствуя, даже если бы хотела. Заняла место у огня, и его жар постепенно растопил лед, сковывавший мои кости. Краем глаза я наблюдала за Гюнтером, который на полголовы возвышался над остальными мужчинами. Скальд вдохновенно хвастался перед соплеменниками.
Только позже я узнала объяснение тому, что увидела, хотя могла бы сразу догадаться. Отец Хедвиг был главою хутора, пока не скончался. Гюнтер мечом доказал свое право на его место, но пока что не сумел завоевать сердце Хедвиг, а соплеменники до сих пор подчинялись ей по старой памяти об ее отце.
Я не питаю особой любви к скальдам — да и как такое возможно после всего, что они сотворили с моей родиной, навсегда оставшейся частью меня? — но и ненависти к ним тоже не испытываю. В скальдийском плену я повидала истинную доброту. Да, там я на собственной шкуре познала и жестокость, но ровно ту же, что они проявляли по отношению друг к другу, поскольку их культура сурова и воинственна. Но есть в ней и своеобразная красота — рожденная кровью и железом, но, как я сама убедилась, не лишенная сострадания и жертвенности.
Празднуя, скальды много пили, а в ту ночь они определенно что-то отмечали. Медовуха текла рекой, собравшиеся пели, дрались и без умолку хохотали. Никто не следил за мною, и, захоти я ускользнуть, думаю, это удалось бы без труда. Но куда мне было идти? Я слишком ослабела и намерзлась, чтобы бежать в бескрайнюю снежную пустошь чужой земли. В голову пришло найти Жослена, освободить его и попытаться улизнуть вместе, но при этой мысли меня до костей пробрал холод.
И я осталась сидеть у очага, пока мои новые хозяева-скальды горланили, похвалялись и наливались хмельным. В пламени я видела Жослена, мерзнущего на улице, и вдруг чья-то рука потеребила меня за плечо и, открыв глаза, я поняла, что задремала. Добрая Хедвиг отвела меня в свою комнату, угрожающе поглядывая на веселящегося Гюнтера. Рядом со своей постелью она бросила охапку соломы и два одеяла сверху, я по-собачьи свернулась на этой лежанке и мигом провалилась в сон безо всякого дурмана.
КОНЕЦ ПЕРВОГО ТОМА