Белые от боли глаза смотрят на меня с мольбой. На лице, сморщенном, как запеченное яблоко, живы только эти глаза. И они просят о смерти. Мне больно видеть это, больно знать… Но я знаю.
Смерти хотят все, кто попадает к нам в клинику с такими ожогами. В отличие от больных, имеющих лишь покраснения и волдыри, кожа таких, как ты, несчастных повреждена до самых мышц и костей.
Вот уже двадцать лет я возглавляю Ожоговый центр. Каждое утро, когда я обхожу палаты, на меня смотрят десятки глаз, полных невыносимой боли. Лекарства приносят облегчение ненадолго.
Едва больной расслабится, наконец-то вздохнет полной грудью, его мысли о смерти отступят… как тут же, словно соскучившись по его телу, боль возвращается. Сначала она лижет раненую кожу, пробуя ее на вкус, вцепляясь, хватает жадным ртом, вонзает зубы в плоть все глубже и глубже, и после — вкрадчивый хищник, она рвет на части и пережевывает мышцы и кости…
Пройдет совсем немного времени, и в телах, что корчатся на кроватях, не останется ничего человеческого. Несчастные воют и хрипят, как раненые звери. Человеческая плоть ненадежна: она легко вспыхивает при пожаре, почти полностью уничтожается при химическом ожоге. И вот уже — здравствуй, ад!
Каждый день я оперирую этих несчастных: срезаю здоровую кожу с одного участка их тела и пересаживаю на другой, поврежденный. Не думал, что когда-нибудь мне придется делать эти страшные операции тебе, мальчик мой. Но у нас с тобой нет выбора: сгоревшую кожу надо заменить новой. Предстоит не одна, а несколько болезненных операций. Но я хотя бы облегчу твои страдания — не стану брать трансплантанты с твоего тела, ведь и без того на тебе живого места не осталось. Я нашел тебе донора и возьму его кожу.
А это было нелегко… Не один день я провел на вокзале в поисках того, кто мне нужен.
Вокзал, словно большой муравейник: толпы людей снуют туда-сюда с чемоданами в руках; истошно кричат носильщики и таксисты, зазывая клиентов; бубнит репродуктор, гнусаво сообщая о прибытии поездов; свистят электровозы. Я бродил по залу ожидания, по привокзальной площади и платформам, вдыхая отвратительный воздух, пахнущий гудроном, туалетом и прокисшей едой.
Здесь я увидел тех, кого искал: беспризорники. Совсем еще дети и уже долговязые подростки, одетые с чужого плеча, с грязными руками и чумазыми лицами, они сновали между пассажирами, сканируя острыми глазами карманы и сумки. Ловко воруя вещи зазевавшихся пассажиров, они жалобными голосами просили у них милостыню, то и дело дрались и матерились.
Я наблюдал за жизнью этих мальчишек больше недели, благо, что в многолюдной толпе они меня не «засекли». Ближе к ночи поездов становится меньше, потоки пассажиров мельчают, и мне приходилось быть очень осторожным. Чтобы не быть ими замеченным, я уезжал домой, переодевался и нахлобучивал на голову кепку с большим козырьком.
Ночная жизнь пацанов приводила меня в ужас. В это время они прятались в самых темных закоулках вокзала. Выгребая из карманов смятые денежные купюры, покупали травку и героин, бегали в ночной ларек за водкой. Устроившись под платформой, бездомные дети жарили сосиски, пили водку и, накурившись дури, засыпали вповалку прямо на земле.
Надо было найти среди них здорового донора. Я уже почти отчаялся, как вдруг в конце недели заметил в кучке беспризорников нового паренька. Не знаю уж, откуда парень сбежал, от родителей или из детского дома, но уличная жизнь еще не успела его испортить: у него был здоровый цвет лица, он не баловался наркотиками, хотя от водки и не отказывался. Высокий, светловолосый, он чем-то напомнил мне тебя. Я понял: надо срочно брать парня, пока новые дружки не втянули его в свои пагубные привычки.
Я ждал удобного случая. Из автоматической камеры хранения вытащил заранее приготовленные чемоданы, набитые для тяжести книгами. Две ночи я провел настороже, стоя у стены в зале ожидания. И вот, наконец, на третью ночь я увидел его. Парень шел один, засунув руки в карманы и вертел головой из стороны в сторону, рассматривая свое новое убежище. Я подхватил чемоданы и бросился наперерез. Столкнувшись с мальчишкой, уронил один чемодан, замки которого ослабил заранее. Книги высыпались на пол. Как я и ожидал, парень кинулся помогать мне. Когда чемодан оказался вновь закрыт, я приподнял его с пола, но тут же, громко охнув, схватился за спину.
— Черт! Проклятый радикулит! Прихватил опять, — прокряхтел я. — Послушай-ка, парень, помоги донести чемодан до машины. Я заплачу.