Действительно, камера была пуста, однако смотрелась так, будто обитателей её только-только оторвали от чаепития и увели. На столе исходили паром кружки с крутозаваренным чаем. Посреди стола — пластиковая тарелка с колотым рафинадом. Лежали смятые фантики из-под конфет, а из пустой банки из-под растворимого кофе вился, поднимаясь к потолку, табачный дымок.
«Должно быть, к куму их погнали», — подумал Панырин. Пожал плечами и пошел размещаться. Правила требовали от новичка дождаться смотрящего по хате и от него получить место, однако Жмыху было лениво. Ничего, сам разберется. Себя он считал зэком бывалым, а потому особых правил арестантского кодекса нарушить не боялся. Если кто предъявит, ему будет что ответить. Не было никого — потому и занял. Если что-почем, то на другое переберется.
Бросил Жмых свою спортивную сумку на ближайшие нары и опустился на табуретку у стола.
В этом году Панырину должно было стукнуть 47 лет. Как любил говаривать сам Жмых, «лучше меньше, но больше». Сидеть ему было в Бичугинской ИТК — не пересидеть. И статья в этот раз была серьезной. Если предыдущие четыре раза сажали его за квартирные взломы, то сейчас предстояло Жмыху пройти «путь исправления» по 105-й статье УК. Попросту говоря, убил Жмых человека. Непредумышленно, но с отягчающими.
Себя Панырин виноватым не то, чтобы не считал, однако часть вины за нелепую новую посадку свою перекладывал на потерпевшего — покойного. Произошло это полтора года назад, когда, в кои-то веки, решил Жмых пустить пыль в глаза своим старым друзьям-товарищам и пригласить их в ресторан славного города Калининска. Всю весну провел Жмых на «гастролях» по волжским городам и в каждом неплохо поживился за счет квартирных краж. Сбыл краденое в Нижнем Новгороде и домой вернулся, в Калининск. Денег по карманам было, прямо скажем, хоть отбавляй. И так ему захотелось себя порадовать, что на свой день рождения закатил пир горой в непристойно дорогом ресторане «Лыбедь». И лилась бы дальше водка рекой, и жрали бы в три горла старые кореша, и визгливо смеялись пьяные шмары, да только в недобрый час решил покурить захмелевший именинник. В самый разгар веселья Жмых с приятелем вышли на улицу. То ли яркие июньские звезды настроили его на романтический лад, то ли разухабистая музыка, доносившаяся из ресторана — всколыхнула в нем сентиментальность, потянуло вдруг вора-рецидивиста на романтику.
Как на заказ, мимо «Лыбеди» проходила загулявшаяся парочка. По виду, студенты — парень и девушка. Девушка была такой чистенькой, ухоженной и милой, что ничего другого, кроме как обнять ее за талию, пьяный Жмых не придумал. Однако студент оказался с гонором и не на шутку разозлился. Началась потасовка. Пришел в себя Панырин лишь тогда, когда увидел студентика неподвижно лежащим на земле. Вокруг разбитой головы лениво собиралась темная лужа. Пока «терпила» умирал в свете ночных фонарей под аккомпанемент рыдающей подружки, Жмых быстро перекинулся словами с товарищем и сиганул в кусты. Подался в бега. Ему почти удалось убраться из Калининска, но не фортануло. Судьба не в первый раз отвернула от Жмыха красивое и злое лицо. Оперативники арестовали его на автовокзале. Потом были СИЗО, суд и срок. Большой. На волю Жмыху предстояло выйти старым человеком.
Жмых вздохнул и достал сигарету. Немного повертел ее между синими от наколок пальцами, затем опасливо поглядел на дверь. Только захотел покурить, как что-то привлекло его внимание. На столе лежал полиэтиленовый пакет, целиком забитый сигаретами. Вот дела… Панырин даже присвистнул. Он подошел и взял пакет в руки. «Да, это тебе не „Беломор" смолить. Хорош „общачок“, — подумал он. Каких только сигарет там не было: нищебродские примы да сентджорджи, винстоны да элэмы. Был и табачок побогаче. Вдобавок экзотика всякая — парочка сигарилл и одна толстая, явно дорогущая, сигара.
— Во дают! — завистливо вздохнул Жмых. И, секунду поколебавшись, засунул руку в пакет. Осторожно, чтобы не помять сигареты, покопался и вытащил парочку дорогих, с золотистой каемкой. Одну припрятал в носок, а вторую сразу же закурил. По внутреннему распорядку курить в камере было нельзя, однако охрана смотрела на этот грешок снисходительно. Он с наслаждением откинул голову, прислонился затылком к стене и закрыл глаза. «У них и так много. Пусть не жидятся», — подумал он.