— Аня?
В ее седых волосах все еще оставались клочья вязкой желтой жижи. Она подняла на меня выцветшие глаза, рассматривала несколько секунд, потом сказала:
— Пойдемте! — и повела за дверь.
Мы вышли в квадратный холл, и на мгновение меня ослепил яркий солнечный свет, врывающийся в единственное окно. Я сощурился, стер выступившие слезы, увидел сквозь окно вход в музей. Туда мы вошли бесконечно долгое время назад…
Вход был укрыт от посторонних глаз густыми изумрудными деревьями, колоннами и кирпичной аркой с забором. Со стороны дороги можно было разглядеть только крыльцо и стеклянные двери. Отсюда же я видел гораздо больше.
Я различил огромный немигающий глаз, прячущийся в листве. И еще изгиб стен, похожий сначала на гигантскую приплюснутую голову, а затем на изгибающееся тело. И еще я увидел, что вход в музей был распахнутой пастью. Крыльцо — нижняя челюсть. Перила — ряд зубов. Красный кирпич на входе — раздвоенный язык.
Сейчас кто-то шел туда, держа одной рукой велосипед. Оксана. Склонилась над телефоном и, видимо, пытается до нас дозвониться. Оксана остановилась у крыльца, прямо на красном языке, прицепила велосипед к перилам, небрежно убрала телефон в задний карман и поднялась по ступенькам.
— Не надо…
— Пойдемте, — сказала старушка знакомым голосом и потянула.
У меня не было сил сопротивляться и соображать. Мы пошли и остановились в ярком проходе перед дверью с табличкой, на которой было написано:
«Экспозиция № 1».
Старушка отпустила мою руку и села на табурет в углу.
— Пойдем со мной, — предложил я. — Ань, пойдем. Тебе здесь делать нечего. Только посмотри, что оно с тобой сделало…
— Ходят тут, ходят, работать мешают. А в искусстве ноли — без палочек, — пробормотала Аня скрипучим голосом, достала откуда-то из тряпья моток ниток и принялась его распутывать. С кончика ее носа капала на подол густая жижа. Капля за каплей.
Я взялся за ручку, понимая, что выхода больше нет, и потянул. Дверь отворилась. Проход наполнился звуками. Это были крики, вопли, хрипы, треск, кашель, безумный истеричный смех. Тяжело дохнуло смрадом. Сначала я не увидел ничего, но потом в густой бордовой темноте проступили овальные стены и овальный же потолок, закругленный порожек, заканчивающийся чернотой, а еще вокруг были силуэты. Множество силуэтов. Они изгибались, извивались, дрожали, размахивали руками, вертели головами, выгибались в криках, стонах и воплях. Они лежали, стояли, сидели, будто сваленные в кучу, набросанные друг на друга, сцепленные в общий клубок тел.
Кто-то мягко толкнул меня внутрь. Я сделал шаг-другой по мягкому и податливому полу, а затем ноги запнулись, и я упал. Мир закружился. Я падал к другим людям, на мне сгорала одежда, а зловоние раздирало ноздри и легкие. Я закричал. Мой крик слился с остальными.
Прежде чем упасть в переплетение обнаженных, потных, сочащихся кровью, обезвоженных и умирающих людей, я вдруг понял куда попал.
Это и была экспозиция.
Она могла переварить всё.
⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀
⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀
⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀
Виктор Глебов
Нимфа
⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀
От автора: «Пошел я как-то в спортзал, а там в фойе крутили фильм о насекомых. Об их трансформации в стадию нимфы. Мол, вылезают из хитинового панциря в новом виде уже. И я, переодеваясь, подумал: почему бы не написать об этом рассказ? Пришел домой, почитал в интернете про нимф. Потом написал рассказ. Всё».
⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀
— Аллергия, — извиняющимся тоном произнёс Сергей, складывая платок. — Совсем замучила. Наверное, из-за пыльцы. Не обращайте внимания, я не заразный.
— Очень надеюсь, — отозвался Пифанов, бросив на него мимолётный взгляд. У патологоанатома были короткие, слегка волнистые волосы, на горбатом носу сидели круглые очки в серебряной оправе. — Так вот, как я уже сказал, случай уникальный и, боюсь, необъяснимый. Понимаю, вы приходите сюда, рассчитывая, что медэксперты все вам объяснят, и вы сразу поймёте, кто убийца — ну, или, по крайней мере, где его искать. Но не в этот раз, парни, извините. Мы сами в тупике. Будем отправлять результаты аутопсии дальше, а что там скажут… И разберутся ли? Большой вопрос. В любом случае, результатов придётся ждать долго.
— Сколько? — спросил Сергей, предчувствуя, что ответ его не обрадует.
Пифанов снял очки и вытер лицо большим клетчатым платком.
— Не знаю. Но не меньше двух недель. У них там очередь — не мы одни такие.