— Вы действительно этого хотите?
Марина чуть заколебалась, но ответила:
— Да, — теперь ею руководило банальное любопытство, которое изгнало все сомнения, ей не терпелось посмотреть, что будет дальше и чем все закончится. До последнего она не верила, что ведьма сделает то, что обещала.
Тело Вячеслава окаменело с головы до ног, он не мог пошевелиться, не мог кричать, не мог мычать, только перепуганные бегающие зрачки выдавали в нем признаки жизни.
— Не переживайте. В следующий раз, когда будете менять маску, вообще ничего не почувствуете. Без живой плоти нет страданий, — Санька вонзила кончик кинжала выше левого виска и плавным движением повела его вдоль контура лица, оставляя тонкую линию, которая мгновенно взрывалась красными каплями, перерастающими в струйки.
Боль от порезов Вячеслав, конечно, знал, как любой человек, проживший достаточное количество лет. Но то, что он почувствовал с проникновением холодного острого металла под кожу, совершенно не походило ни на что из познанного им. «Наверно так себя чувствовали раненые на войне, когда им без наркоза ампутировали руки и ноги», — пронеслась мысль в разрывающемся от боли мозгу.
Вячеслав не знал, что калеки войны и вполовину не ощутили тех страданий, что выпали ему. Его боль выходила за рамки биологии и физики: вместе с кожаной оболочкой с него сдирали нечто эфемерное и неуловимое, в чем выражается индивидуальность и уникальность каждого человека.
Слезы затапливали глаза, соленые капли переливались через края и в последний раз текли по несовершенной, но родной коже. Голубые радужки с черными точками по центру метались, словно охваченные огнем, пытаясь сбить пламя боли. Вячеслав надеялся, что страдания не будут долгими, но свежевание только начиналось.
Холодный металл, направляемый рукою шигонской ведьмы, прошел по краю лба, опустился за правым ухом, дальше до нижней челюсти, вдоль подбородка и снова вверх за ухом к левому виску. Кровь заливала волосы и шею, под голову натекла густая алая лужа, но характерного запаха не было — его перебивали ароматы трав и воска. Санька одной рукой поддела край кожи на лбу и потянула вверх, а другой рукой — срезала кинжалом мышцы, очищая череп от красного мяса.
Марина смотрела и удивлялась сама себе: ее не тошнило, она не чувствовала ни ужаса, ни отвращения, к которым готовилась, когда услышала, что ей предстоит увидеть. У нее лишь возникло желание провести ритуал самой. Она будто нашла в глубоких беспросветных ущельях собственного Я, настоящую себя, закованную в цепи, освободила ее и явила миру новую Марину: кровожадную, одержимую, неустрашимую.
Ампутированное лицо с ярко-красной мякотью Санька небрежно швырнула на поднос, как вонючую ветошь, отслужившую долгий век на кухне. Кожа, вымазанная в крови, причмокнув, плюхнулась, сморщившись в уродливую физиономию.
Звук — мерзостней, чем скрежет ногтей по стеклу, чем пенопластовый скрип — заполнил пространство вокруг стола. Шершавое кхр-кхр-кхр рождалось под кинжалом ведьмы, когда она скоблила им череп Вячеслава, отчищая кость от остатков плоти.
Покончив с чисткой, Санька взяла маску, наполненную листьями и корнями мандрагоры, и аккуратно уложила на белую кость, из глазниц которой торчали два бликующих шара с истерично дергающимися голубыми кругляшами. Ведьма расправила новое лицо на черепе Вячеслава и соединила края настоящей и искусственной кожи. Затем зажгла свечу, накапала горячего воска на стыки и провела большими пальцами, стирая границу между старым и новым.
— Ну, вот и все, — Санька унесла поднос с отрезанным лицом в другую часть кухни и вывалила мясную кровавую тряпку в ведро.
Искусственный паралич, вызванный черным питьем ведьмы, быстро ослабевал, и Слава снова мог говорить и двигаться.
— Я хочу посмотреть, — произнес голос под восковой маской.
— Смотри, — указала хозяйка дома на зеркало на стене.
Слава, трясясь от пережитой боли и наступающего страха, подошел к нему. Из деревянного прямоугольника на него смотрело обычное лицо обычного мужчины. Кожа выглядела безупречно, как у любого здорового человека: ничего искусственного, ничего воскового в ней не проглядывалось. Он погримасничал корнями и листьями мандрагоры и все эмоции — гнев, радость, печаль, удивление, недовольство — отразились на маске.