А что, если он умрет? Может ли быть так, что зараза остановит все жизненные процессы в его теле? Может быть, Оля заранее оставила в нем химические бомбы замедленного действия… И они начали работу, как только она поняла, что назад пути не будет. Поверженная богиня лучше убьет своего возлюбленного, чем отдаст другой. Банальнейший сюжет для мелодрамы. Не доставайся же ты никому! И выстрел. Только в его случае это будет не пуля, а токсин, бегущий по кровотоку и истребляющий здоровые клетки.
Игорь почувствовал острый, но кратковременный приступ паники. Прислонился к стене. Приложил пальцы к запястью. Определить пульс. Пока не поздно. Надо что-то делать…
.. Возьми телефон и позвони — тебе нужна медицинская помощь…
Игорь не стал звонить. Помутнение исчезло. Резко, словно кто-то повернул выключатель. Тошнота, чувство, будто невидимая рука стискивает желудок и кишки, ушло, и теперь Игорь мог дышать свободно. Даже особый запах этого подъезда больше не казался ему отвратным.
Он сделал эти последние шаги к входной двери и позвонил. Оказалось, открыто. Она ждала его. Ну, и отлично. Пора с этим заканчивать.
Обычная квартира. Не лучше и не хуже других, понимаешь? Подави тошноту. Отлично. Уже лучше. Просто это место теперь чужое, и какое тебе дело до чужого?
Переступая порог, Игорь даже улыбнулся.
Ему пришло в голову: «Даже галактические циклы завершаются, почему наши отношения должны длиться вечно?»
⠀⠀ ⠀⠀ ⠀
⠀
⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀
Ноутбук и аккуратно сложенные стопочкой вещи лежат на низком столике в центре комнаты.
Игорь смотрит на них. Он идиот — забыл взять сумку, чтобы сложить все это, чтобы удобнее…
Оля мнется по другую сторону стола. Игорь не хочет на нее смотреть. И все же — смотрит. Отчаяние охватывает его, за отчаянием следует злость. Он, конечно, не готов к этой встрече, предпочел бы явиться сюда и застать пустую квартиру. Легче оставить записку, чем говорить напрямую, глядя в глаза. Та его часть, что хотела остаться с Олей, рыцарская часть, милосердная часть, стремится получить больше власти и все переиграть.
Игорь застывает на месте.
Оля по-прежнему красива и желанна, и ей не требуется одеваться как модели, прибегать к многочисленным ухищрениям. Даже в домашнем халате она кажется Игорю верхом совершенства.
Он потрясен и раздавлен. Он чувствует каждую каплю пота, стекающую по лбу, щекам, шее, спине. Каждый нерв его обострился и вопит на всю вселенную.
— Ты не передумал, Игореша? — спрашивает она.
Смотрит на него в упор.
— Нет. Не могу. Все кончено.
— Почему? Что я сделала не так?
Игорь размыкает слипшиеся губы.
— Почему ты такая глупая?
— Я?..
— Ты! Глупая. Глупые не понимают элементарного — все проходит.
— Наша любовь особенная, Игореша, — говорит она.
Без помады ее красивый, совершенный ротик кажется бледным. И эта бледность возбуждает Игоря.
— Ничего особенного в ней нет…
— Неправда… — Серые глаза наполняются слезами, а на лице появляется то самое выражение, которое Игорь ненавидит. Вот оно! Та дрянь, та мерзость, которая пряталась в ней до поры до времени, но вышла наружу только недавно. Плаксивое дребезжание в ее голосе просто сводит с ума. Чтобы не слышать его, он мог бы, наверное, схватить ее за шею и сжимать, и сжимать, и сжимать, пока она не сдохнет.
Так всем было бы лучше.
— Неправда, — звенит ее голос, похожий на истерический вопль гигантского комара, — неправда, и ты знаешь это… Мы с тобой особенные, мы встретились, хотя вероятность этого была так мала!..
— Особенные, — соглашается Игорь, с ненавистью посмотрев на нее. До него, кажется, доходит — он до сих пор до безумия любит ее и хочет… — Но есть и другие. — Язык еле слушается. Видения заполняют голову. Слившиеся тела… Бешеный танец плоти… Пот… Соки… Слизь… Соитие на грани смерти… Соитие…
— Игореша, — говорит Оля, — Игореша, очнись и посмотри на нас… Мы созданы друг для друга…
У меня есть Света. Никто мне больше не нужен.
Он посмотрел. Серые глаза. Сейчас они серые, а когда… Они меняют цвет, могу менять без труда: от угольно-черного, до радужного, где все цвета вертятся вакхическим хороводом.
У меня есть Света. Никто мне больше не нужен.
— Существуют и другие, — выдавливает он из своего пересохшего горла. И голос как будто не его. И сам себе он словно незваный гость, по ошибке явившийся в чужое тело, в чужую квартиру — по рассеянности или слабоумию. — Есть и другие!