— Что-то не так? Ты какой-то странный.
Химичев встрепенулся:
— Почему странный? Что именно тебя смутило во мне?
Блондинка непонимающе улыбнулась:
— Ну… ты держишь вилку не в той руке. А теперь задаёшь странные вопросы.
Химичев мысленно обругал себя и взял вилку в правую руку.
— На работе устал.
— Бедный мой, — она погладила его по щеке. Минуло четыре года с тех пор, как он занимался сексом.
Он оглядел её, чуть увядшую, но не утратившую былой красоты женщину. Вымазанную в муке шею. Крепкие икры. О, нет, он не возжелал её, но эксперимент требовал чистоты. И следуя тропой ледяного коридора, он протянул руку, распахнул её халатик.
Женщина вздохнула, подалась навстречу.
Качнулась полная, тяжёлая грудь с загрубевшими сосками. Химичев стиснул её, скользнул пальцами по шраму от аппендицита, вниз, в густые волосы, таящие влажное тепло.
— Максим, — прошептала она.
— Напомни, во сколько я обычно возвращаюсь с работы?
— В шесть.
У Феди был в запасе час, и он провёл его в объятиях женщины, чьего имени не знал. Она стонала удивлённо и восторженно, а он смотрел поверх её головы на собственное отражение и улыбался. Действительно улыбался.
Пока она была в душе, он ушёл. Столкнулся в подъезде с интеллигентным мужчиной в очках. Мужчина нахмурился, судорожно пытаясь вспомнить Химичева и на всякий случай поздоровался.
— Добрый вечер, Максим, — кивнул Химичев.
⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀
⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀
В январе он оформил загранпаспорт. Процесс не занял много времени. Работница ОВИРа приняла его за президентского зятя.
Федя подумал, что чувство, растопившее лёд его губ, и есть человеческое счастье. Отныне он не просто шёл к цели. Он научился упиваться дорогой.
Возле съёмной квартиры Феди, ставшей тесной от зеркал, недавно вырос особняк, столь же роскошный, сколь и безвкусный. Федя часто видел выезжающего из ворот громилу с бульдожьей, покрытой оспинами, физиономией и в лыжной шапочке.
— Эй, — окликнул он соседа.
Громила оглянулся, глаза его враждебно сверкнули, но через миг пришло узнавание.
— Эммануил Робертович? Какими судьбами?
Химичев объяснил.
— Да не вопрос, что вы! Для таких людей ничего не жалко!
На следующий день громила отдал бывшему воспитаннику челябинского интерната и бывшему двойнику поп-звезды пять тысяч долларов.
— Мои двери всегда для вас открыты! — добавил он, тряся руку Феди в своих лапах.
Ночью Химичеву снился замёрзший океан, где вместо льдин были изломанные осколки гигантских зеркал. Зеркала тёрлись друг о друга и хрустели, осыпались серебром, и вихрь поднимал к чёрному небу тучи зеркальной пыли.
— Дом, — бормотал Федя во сне.
Утром он собрал вещи — с учётом книг и записей целых два чемодана. Покинул зеркальный лабиринт и снял номер в гостинице неподалёку от Борисполя. Билеты на самолёт лежали в его кармане. И он потерял бдительность.
Эмоций и чувств к двадцати пяти в нём было гораздо больше, чем прежде, хотя по общечеловеческим меркам, он был не теплее зеркальной поверхности. Паренёк, часами просиживавший у пруда и смиренно ждавший, нетерпеливо кружил по номеру.
Дверь была совсем рядом!
Не в силах оставаться на месте, он выбежал в ночь, и блуждал тёмными киевскими закоулками. Он не слышал, как они приблизились — лишь, когда снег хрустнул за спиной, он опомнился.
Перед ним, в зловонной подворотне, стояли две мужские фигуры.
Химичев взял себя в руки и спокойно, даже высокомерно, поглядел на мужчин.
— Вы меня не узнали? — вскинул он бровь.
— Узнали, Юфа, прекрасно узнали, — проскрипел голос.
— Вот и чудно, — Химичев хотел пройти мимо, но его толкнули в снег. Впервые с тех пор, как он вырвался из интерната, к нему применяли физическую силу.
— Мы говорили тебе не появляться в Киеве? — мрачно спросил один из типов.
— Но я не Юфа…
Мужчина вытащил пистолет с глушителем и дважды выстрелил. Обе пули попали в левую сторону Фединой груди, выбив из его куртки красные перья и фонтанчики крови. Федя дёрнулся и замер на темнеющем снегу.
В небытии он видел людей с зеркалами вместо лиц, и отражения создавали бесконечные чёрные воронки, похожие на беззвучно кричащие пасти…
⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀
⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀
Химичев очнулся на больничной койке три дня спустя. От его грудной клетки тянулись трубочки, ведущие в бутылку с раствором. Содержимое бутылки булькало при каждом его вздохе, и дышать было неприятно, а кашлять — невыносимо. В палату ворвалась ватага медиков, и главный сказал, потирая руки: