Вытащив из связки ключ, полковник заскрежетал старым замком, и толкнул дверь, открывшуюся абсолютно бесшумно: петли были на удивление хорошо смазаны. Впрочем, из-за двери в нос Назарову ударил затхлый и спёртый дух давно забытого подземелья — влага, плесень, сырая земля.
Вновь мелькнула неприятная мысль о могиле.
Фокин шагнул вперёд, включив фонарик в телефоне: за дверью никакого освещения не было вовсе. Как только Назаров переступил порог, полковник запер за ними дверь. Металлический лязг унёсся в темноту.
— Ещё не передумали?
— Нет.
— Жаль. Я надеялся на эффект от интерьера.
Они двинулись вперёд. Фокин осветил уходящую вперёд анфиладу залов, в каждом из которых располагалось по две камеры. Свет блестел на влажных, покрытых мхом и плесенью массивных чёрных решётках. За ними в темноте копошились и попискивали какие-то крошечные тени. Крысы.
— Этот блок не используется с начала двадцатого века. До сорок пятого здесь ещё хранили всякий хлам, но после войны забросили окончательно, — сказал Фокин, продолжая шагать вперёд непринуждённо, будто прогуливаясь по парку в солнечный день. Лёгкость в походке и голосе вдруг показались Назарову настолько преувеличенно естественной, что не осталось сомнений в её фальшивости. Следом ушатом ледяной воды пришла мысль: полковник боится.
— На самом деле в пояснении из директивы сказано далеко не всё. Всего, пожалуй, не знает никто, ведь записей сохранилось крайне мало, молва в те времена могла исказить и переиначить очень многое, да и традиция здешних начальников передавать сведения о сто пятьдесят первой камере из уст в уста наверняка привела к «испорченному телефону» длинною в столетия. Но кое-что известно более-менее достоверно.
Назаров едва видел спину Фокина впереди, ориентируясь по пятну голубоватого света на древних, склизких от влаги и плесени камнях. Голос полковника будто доносился со всех сторон, как если бы с ним говорила сама тьма. От этой мысли стало ещё больше не по себе, но Назаров вновь представил себе Машеньку, её взгляд, полный боли и непонимания: за что эти страдания достались именно ей?
Решимость идти до конца (во всех смыслах) вновь вернулась.
— Всё началось с того, что в Васильковском уезде Киевской губернии, в одном из дворянских имений, начали пропадать крепостные. Целыми семьями, хуторами, сёлами. Местные тут же заговорили о здешнем помещике Скобель-цине, который, по их мнению, занимался чем-то… Чем-то тёмным, скажем так. О нём давно ходили разные мрачные слухи. Судя по всему, соседи-помещики и местное духовенство считали его кем-то вроде дьяволопоклонника.
До поры до времени всё это никого не беспокоило, но вскоре начали пропадать крепостные других помещиков и государственные крестьяне из соседних уездов. Да и простые путники, проезжавшие через эти края, часто исчезали без следа, так и не добравшись до места назначения. В общем, нужно было что-то предпринять, и в имение Скобельцина послали уездного полицмейстера, Громского, с ротой солдат из расквартированного неподалёку драгунского полка впридачу.
Чёрная тень шарахнулась прямо из-под ног Назарова. Толстый лоснящийся хвост, мелькнувший в свете фонарика, вызвал приступ омерзения.
— Из этого отряда в живых осталось лишь трое, — продолжал разглагольствовать Фокин, качая лучом фонарика из стороны в сторону. — Одного доставили в расположение полка совершенно обезумевшим, и к утру он умер от лихорадки. Другой ничего не мог толком рассказать, лишь крестился, бормотал молитвы, и вопил от ужаса, стоило солнцу зайти за горизонт. Впоследствии он покончил с собой. И лишь последний выживший — сам полицмейстер — сумел относительно внятно изложить, что же открылось отряду в усадьбе Скобельцина.
По его словам, всё поместье было огромной фабрикой пыток. Люди, томившиеся там, подвергались неописуемо зверским издевательствам, потрясающе изощрённым и жестоким. Я читал этот отчёт, и знаете что? Мне это чем-то напомнило худшие истории о концлагерях, экспериментах нацистов и так далее, только много хуже… И это при том, что тогда старались скрывать особенно жуткие подробности.
Например, в огромных подземных темницах, в крохотных клетках томились люди с ампутированными конечностями, зашитыми ртами, оскоплённые, с чудовищными ожогами, травмами и уродствами. Один мальчик лет десяти всю жизнь провёл в клетке со сторонами в полметра, его руки и ноги были сломаны, а затем срослись под неправильным углом, будто у какого-то краба… Все эти несчастные были истощены, напуганы и умоляли о смерти…