Вообще-то, это была не финка, если и потомок финского пуукко, то очень далёкий — слишком широкий и без гарды, но его окрестил «финкой» один Ромин одноклассник, рыжий сопляк с суровым видом разбирающегося в ножах хулигана. Отец сказал, что клинок выточили по его личной просьбе из какой-то танковой стали. Его отец был военным.
Вспоминая всё, что вертелось вокруг этого ножа, Рома целеустремлённо расковыривал слои хлама, смиренно стареющего в шкафу, и, наконец, докопался.
Настоящий серьёзный нож, а не какая-нибудь кухонная стамеска, способная проткнуть лишь помидор. Это был тяжелый крепкий нож со всеми признаками опасного оружия: по клинку шла чёткая грань ребра заточки, скос обуха имел внятный агрессивный наклон и был у самого острия заточен, рукоять начиналась от упора и будто стекала увесистой смоляной каплей к затыльнику, худея на брюшке, а затем снова расширяясь. С одной стороны клинка шел длинный и вместительный дол, две массивные потайные заклёпки удерживали на хвостовике чёрную полированную рукоять. Рома с уважением повертел нож, вытер клинок о штанину и всмотрелся в сумрачную сталь, мерцавшую золотыми отблесками и жаждой кровавых жертвоприношений. Однако, не смотря на однозначную крутизну этого ножа, Рома окунулся в грусть — в угольном тумане памяти эта «финка» сверкала драгоценной рыбкой, а сейчас, несмотря на все свои достоинства, казалась аляповатой деревенской поделкой на фоне тех великолепных ножей, которые продавались в Интернете.
Рома измерил длину, рост клинка «финки» оказался сто тридцать шесть миллиметров.
⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀
⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀
Утром следующего дня они вдвоём готовили обед. Нина заняла место у каменной столешницы между плитой и мойкой, и, стуча кухонным ножом по деревянной доске, крошила сельдерей. Рома сидел за столом и возился с салями. Колбаса была твёрдая, плотная, и не слушалась. Особенно ей, видимо, не нравился нож, которым Рома кромсал её жирную кровавую палку. «Финка» обладала бритвенным сечением от середины клинка, неподходящим для нарезания колбасы. Кусочки выходили разной толщины, мятые, комканные и неровные.
⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀
⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀
Расправившись с салями, Рома повернулся к Нине. Она стояла к нему спиной, и спина её находилась как раз на уровне Роминых глаз. На ней были короткие свободные шорты кремового цвета и белый застиранный топик, похожий на огромный дореволюционный бюстгальтер. Между шортами и топиком находилось голое тело. Рома присмотрелся к пояснице и прикинул место, куда можно вонзить «финку», чтобы достать ею одну из почек. Ему вспомнилась фраза из методички: «…повреждается почечная артерия, возникает сильнейший болевой шок и смерть от внутреннего кровотечения».
— Ты чего затих? — спросила Нина. — Расскажи что-нибудь.
— Что?
— Не знаю. Что ты делал вчера, пока меня не было. На почту сходил?
— На почту? — Рома отложил нож и принялся вытирать руки. — Нет.
— А что делал?
— Читал.
— Про что?
— Про что? — он задумался на пару секунд. Она стала мыть огурцы. — Представляешь, Солнце, оказывается, не первая наша звезда.
— Как это?
— Вот так. До неё здесь была другая, намного больше и ярче, она сгорела и взорвалась, разбросав по космосу всякие тяжёлые элементы.
— Это какие?
— Ну, углерод, азот, кислород, калий, магний, железо, да почти всё.
— А их разве не было раньше?
— Раньше? — улыбнулся Рома. — Нет, конечно, откуда? Всё, из чего состоит наш мир, и даже наша вторая звезда, всё оттуда, из того взрыва.
— Наша, — хмыкнула Нина, — она была бы наша, если бы мы существовали, когда она взорвалась, а так она не наша, скорее, это мы — её.
Рома поскрёб голову, размышляя над её словами. Нина ловко резала огурец. Он сказал:
— Этот нож, наверное, тоже из частей той звезды.
— Нож? — удивилась Нина.
— Да, — подтвердил Рома, — этот нож — дитя той звезды, Солнца номер один.
— Какое же это дитя, чушь какая, дитя звезды, — передразнила Нина, — салями нарезал?
— Да.
— Возьми теперь варёную в холодильнике, её надо кубиками по одному сантиметру. И убери этот жуткий нож, возьми нормальный.
— Мне нравится этим.