Аппарат тихо загудел и двинулся вдоль того, что осталось от тела Свена, сканируя его всеми доступными науке способами.
— Ну, что? — не выдержал Щербин, видя, как хмурится, глядя в монитор, Луговская.
— Ничего не понимаю, — ответила врач. — Тело остекленело. Совершенно. Все жидкости превратились в однородную твёрдую массу. Но структура этого стекла… Неизвестна. Сканер не в состоянии её определить.
— Новое вещество? — спросил Рудер.
Луговская подняла взгляд от экрана.
— Для нашей науки — да.
— Чёрт! — выдохнул Руслан. — Это же открытие!
— Безусловно, — согласился Щербин, стараясь говорить сдержанно, хотя его самого распирало от радости. — Но мы должны изучить это вещество, а как это сделать, если нашего технического оснащения не хватает?
— Можно провести дополнительные тесты, — предложил Рудер. — Сканер не всесилен, в конце концов.
Щербин кивнул.
— Хорошо, так и сделаем.
— Давайте помнить, что эта штука убила Свена, — произнесла вслух Луговская то, о чём уже подумали остальные.
— Не факт, — возразил Щербин. — Возможно, причина смерти в другом. А остекленение наступило уже после. Мы не знаем, почему шлем оказался открыт. Очевидно, что Свен сам это сделал, но зачем?
— Самоубийство? — высказал предположение Рудер.
— Он был нездоров, но не настолько же, — запротестовала Луговская. — Я не заметила в нём стремления к смерти. Не было никакой депрессии. Напротив, он был активен и деятелен. Его расстройство больше походило на буйное помешательство. Я считаю, его агрессия была направлена не на себя, а на нас, потому что мы мешали ему провести этот безумный эксперимент.
— Ну, теперь он своего добился, — мрачно заметил Щербин.
— Можно посмотреть записи с камеры скафандра, — предложил Руслан. — Если, конечно, Свен её не отключил. Наверняка, тогда станет ясно, зачем он поднял стекло шлема.
— Давайте с этого и начнём, — кивнул микробиолог.
— Я всё подготовлю, — сказал лаборант. — Встретимся в просмотровой?
— А что делать с этим? — Луговская указала на осколки.
— На данный момент это материал для изучения, — ответил Щербин. — Хоть это и наш товарищ, мы не может его законсервировать, как полагается по протоколу в случае смерти члена группы.
— Тогда я помещу его в камеру для образцов.
— Давай. Мы… Займёмся им позже.
Через несколько минут все собрались в смотровой комнате, где Руслан загрузил запись с камеры скафандра Свена.
— Готовы? — спросил он, обводя коллег взглядом.
— Включай уже! — буркнул Щербин. — Не тяни.
Лаборант нажал кнопку запуска и сел перед экраном, присоединившись к остальным.
Сначала камера показывала, как Свен вышел из наружного люка. Рассвет только начинался, и над горами едва виднелись красные лучи восходящей звезды.
Геолог направился к «торпеде», оседлал её и на полной скорости рванул к скалам. Он явно торопился, а значит, собирался вернуться на базу до того, как уровень облучения станет критическим.
Гравитант нёсся к горам, и было видно, как солнце Нереиды становится всё больше. Когда Свен приземлился на перевале, было уже довольно светло, и все предметы вокруг хорошо различались даже на записи.
Геолог оставил «торпеду» и прошёлся по площадке, глядя на абрис гор, где уже возникло радужное сияние. Свен ускорил шаги, но затем остановился, и его взгляд опустился, задержался на валунах, потом переместился дальше.
Поверхность скал слегка искрилась.
— Вы видите? — негромко спросил Щербин. — Всё вокруг блестит.
— Да, я заметила это сегодня, когда мы были на перевале, но не обратила внимания, — отозвалась Луговская. — Ну, и что? Наверное, это из-за вкраплений слюды.
— На Нереиде нет слюды, — сказал Щербин. — В том-то и дело.
— Вы поэтому взяли сегодня образцы, Семён Михайлович? — спросил Руслан, взглянув на микробиолога.
— Да. Надо их тоже исследовать.
— Я думаю, дело в оптическом эффекте, — сказал Рудер. — Просто он появляется только на солнце.
— Как и радуга, — заметил Щербин.
— Они могут быть взаимосвязаны?
— Вот и постараемся узнать.
Тем временем на экране было видно, как геолог подобрал осколок породы и осмотрел. Затем проделал то же самое с другим. Повертел его в руках.