Пришёл он в себя от острой боли. Словно в центре его была застёжка-молния и вот её резко раздёрнули.
⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀
⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀
Валера любил не свою работу, с трудным греческим названием, а тот комфорт, который она дарила. Тишину и спокойствие, которые стали привычными настолько, что любое постороннее волнение, вторжение очередной перевозки, воспринималось особенно сильно. Любил размеренность и плавность действий, чёткий порядок. Любил за то, как близко сошёлся с главным интересом своей жизни.
А интересовала его смерть.
Есть она? Нет? Что там, за гробовой доской? Ведь это именно он, Валера, встречал их, покойников, на самом пороге. Он должен был провести с ними последние часы перед тем, как гроб опустят в тучную землю.
И выполняя привычные движения, проводя осмотр и вскрытие, он вопрошал.
Он закидывал мертвецов вопросами. Надеялся, и искренне верил, что однажды получит ответ.
Он спрашивал лёгкими прикосновениями пальцев до гуттаперчевой кожи. Он спрашивал, подолгу вглядываясь в затянутые матовой пеленой глаза. Он спрашивал, прислушиваясь к посмертным бурлениям тела. Он спрашивал, укачивая на руках каждый изъятый орган.
Но трупы молчали.
А Валера не расстраивался, и зла них не держал. Только продолжал аккуратно выполнять свою работу, ожидая, что однажды и он, наконец-то, заразится смертью. Как неосторожный хирург может подцепить инфекцию, так и Валерий примет смерть в себя и поймёт всё окончательно.
Валера сделал первый разрез.
Под скальпелем разошлась плоть. Не влажно и аккуратно, со смаком, как то происходит на операционном столе, когда врачи ещё на что-то надеются, а по-особенному. Как будто распороли старую серую половую тряпку. Тело мертвеца раскрылось нехотя; его не жизнь распирает, а сила тяжести оттягивает мясистые края.
Валера спросил брюшину и спросил укрытую синеватой, как целлофановой, плёнкой грудину: «Смерть есть?»
И взялся за пилу.
Пусть он и получил медицинское образование, но искра мистики продолжала гореть в беспросветной тьме его знаний. Её порождало сомнение. Очень простое, человеческое. Неужели мы уходим — и с концами? Такая прорва мыслей, чувств, страхов и неуверенности. И всё — на корм червям?
Он отделял внутренние органы, осматривал, взвешивал и снова углублялся в разверстое чрево. На прозекторский стол натекла медленная ленивая кровь мертвеца.
Валерий пытался понять, где, в каком уголочке, в какой пустоте или, наоборот, прижизненной мозоли, сохранялась частичка того… Того… Он каждый раз волновался, даже думая об этом слове.
Душа.
Он выбрал кишечник толстый и тонкий, промыл его гибкие трубы холодной водой, и осмотрел на предмет язвы или других повреждений.
Древние греки полагали, что душа человека в сердце.
Мы сегодня предпочитаем ассоциировать себя с сознанием, с мыслью, с разумом. То есть со склизким серым полуторакилограммовым грецким орехом, что теснится в черепе.
Валерий часто думал о мироощущении, которое должны формировать такие убеждения. И если подумать о себе повседневном, то представляешь своё «Я» парящим в полутора метрах над землей. А как думали о себе греки? Не парил ли их внутренний взор на уровне груди?
Так, мысль за мыслью, Валерий спокойно и неторопливо перетёк к трепанации. Работа успокаивала его. Дарила ощущение насыщенности, ведь он не прекращал поисков. И в то же время руки были надёжно заняты. Он провёл скальпелем от уха до уха через макушку: точно, быстро и уверенно, как инженер чертит линию на строительном плане. Нырнул пальцами под кожный край и вывернул скальп на лицо.
На глаза Петровича опустилась плотная вуаль. Взвизгнула электропила и в воздухе, напоённом резкими химическими запахами и холодом, запахло жжёной костью.
Мозг был извлечён и теперь лежал рядом с опустевшей скорлупой. Весь покрытый паутинкой синих сосудов. Но ведь не здесь, не в этой мозолистой массе?..
Валерий продолжал задаваться вопросами и надеялся, что однажды найдёт ответ. А может, соберёт головоломку из разрозненных кусочков, таких разных, таких непохожих друг на друга и плохо подходящих один к одному. Он внимательно посмотрел на труп. Все они похожи. Уже не люди, а человеческие оболочки, будто спущенные воздушные шарики. И всё же, в каждом, где-то, неизвестно где, заключена жемчужина с ответами.