Небо сплошь затянуло плотным кольцом туч. Начинало смеркаться, отчего всё происходящее представало моему взору в сером цвете. Я, не отрываясь, наблюдал за оборотнем, боясь пошевелиться. Зная из легенд природу этих существ, их силу и выносливость, я опасался, что ни ружье, ни четвёрка бравых охотников не смогут защитить меня, если ситуация выйдет из-под контроля. Никто из нас ранее не сталкивался с подобным зверем.
Наверняка знаем только одно — убить оборотня способна обычная пуля, можно не транжирить лишний раз серебро, такое дорогое и редкое при нашей жизни.
Медленной поступью, с ружьем наперевес, ко мне подошел Ипполит и положил руку на плечо:
— Что, малец, замер, как вкопанный? Испугался?
Я прекрасно видел, что этот бравый охотник сам напуган до ужаса, но держит эмоции под контролем. Однако блестящие глаза, дрожащее правое веко и едва уловимый скрежет зубов указывали на истинные чувства.
Что я мог ответить этому здоровяку, когда он сам едва держал себя в руках?
— Нет, — твердо сказал я, словно бросая ему вызов. — Просто замёрз немного. С болота тянет сыростью.
Это было правдой лишь отчасти. С заходом солнца, действительно, похолодало, и усилился ветер.
Я с достоинством выдержал оценивающий взгляд Ипполита, ни разу не моргнув. Он натянуто улыбнулся, похлопал меня по плечу и двинулся к остальным.
Шум толпы за забором постепенно стихал. Народ, понимая, что с наступлением темноты лучше держаться от опасного места подальше, принялся расходиться. Я недоумевал, почему те трое охотников, которые поймали и привели оборотня ко двору Митрофана, не остались с нами? С тремя лишними ружьями было бы намного спокойнее.
Может, я переоцениваю возможности чудовища?
Как бы то ни было, я боялся отвести от него взгляд. Мне казалось, что, как только я это сделаю — он превратится. И даже понимая, насколько эти мысли глупы (рано еще для подобных метаморфоз), ничего не мог с собой поделать. Сильно хотелось по малой нужде, но я продолжал торчать поблизости и сверлить взглядом пленника.
Он был выше меня примерно на голову. Такой же высокий, как Митрофан и Ипполит, но значительно моложе и не так крепок в плечах. На вид ему около тридцати: ясный взгляд говорил о внутреннем спокойствии, на выразительном смуглом лице — ни страха, ни паники. Он выглядел обычным человеком: встретишь такого на улице — ни за что не догадаешься, что скрывается у него внутри.
Я думал: а как, собственно, охотники определили, что этот мужик — оборотень? Не могли ли они ошибиться? Может, потому пленник и ведет себя спокойно, понимая, что ему ничего не грозит?
Тем временем Митрофан с Ипполитом вынесли из сарая большой деревянный стол и поставили его посреди двора. Толстые берёзовые сучья заменяли ему ножки; столешница сбита из сосняка, покрыта несколькими слоями лака и отполирована овечьей шерстью.
Пока они занимались приготовлениями: искали подходящие поленья для сидений, доставали из погреба бутыли с самогоном, подбирали подпорки под ножки стола, чтобы он не шатался, двое других мужчин — Григорий и Всеволод, так же, как и я, не отрываясь, следили за оборотнем. Тот, в свою очередь, не обращал на нас никакого внимания. А из наших, каждый, хотя и вооружен, но при столкновении с чертовщиной даже оружие не придаёт уверенности.
— Не спускайте с него глаз, — наказал Ипполит. — Особенно, когда мы к нему спиной.
— Пусть только попробует дёрнуться, — оскалился Григорий. — Я всажу ему картечь в брюхо.
Но верил ли он сам в свои слова, сказать затрудняюсь. И почему так опасался Ипполит, если луна ещё едва проглядывала над верхушками деревьев, и по всем правилам (какие я когда-либо слышал), покамест оборотень не представлял опасности?
Не в силах больше терпеть, я быстрым шагом направился к туалету, надеясь, что пока меня не будет, ничего не произойдёт. Оперев ружьё на угольник, и кинув последний взгляд на пленника, я опрометью бросился внутрь, молясь сделать свои дела как можно быстрее. Я прислушивался к каждому звуку, а сердце порой замирало, когда слышались резкие вскрики охотников, или когда что-то с грохотом падало.
Справившись, вновь занял свой пост. Подходить ближе я не решался, намереваясь простоять на этом самом месте вплоть до утра, если потребуется.
Тогда-то и раздался громкий рык Митрофана: