⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀
⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀
Из спальни появилась Ворона, сонная и мятая, с пустыми дырками от пирсинга на бровях, на ушах, и в губе. Мне стало противно.
— Жрал уже? — прочистив горло, прохрипела Ворона.
Я помотал головой.
— А кофе пил? — она протерла глаза и посмотрела на меня, как на открытый холодильник. — Язык, что ли, проглотил?
После вчерашнего представления Вадика этот вопрос показался мне не таким уж и метафоричным.
— Нет, — ответил я. — Хочешь кофе — делай.
— Ладно, — она рассеянно осмотрелась, засовывая под свои черные волосы белую кисть с черными ногтями. — Тебе делать?
— Нет, спасибо.
— Как хошь, — буркнула Ворона и поплелась к столешнице. Нашла там заляпанный пульт и включила телевизор.
Пока она готовила кофе, я таращился на экран, на мельтешение костюмов и лиц, на ползущую под ними красную полоску текста, белые цифры, номера, стрелки, пропуская болтовню и движение мимо глаз и ушей. Вдруг увидел что-то знакомое. Лужу крови знакомых очертаний.
— Сделай громче, — попросил я Ворону.
«…состоялся в московской подземке, свидетелями публичного членовредительства на этот раз стали пассажиры серой ветки, между станциями „Нагорная“ и „Нахимовский проспект“. Это уже пятый случай…»
— Пятый? — воскликнула Ворона. — Вот время летит.
«…по мнению психолога Инны Леонтьевой, мы сталкиваемся с одной из разновидностей психического терроризма, к которому приводит молодых, неокрепших в социальном плане, людей любовь к так называемой литературе ужасов…»
— Что за бред? — Ворона.
«… по мнению депутата Государственной Думы Олега Проскурина, нам необходимо запретить публикацию книг подобного содержания на законодательном уровне, или, как минимум, внедрить систему поименного лицензирования произведений, в дополнение к ограничению деятельности…»
— Фу, ненормальные, — процедила Ворона, одной рукой придерживая на плите турочку, а второй переключая канал. Запела музыка. Потянуло свежим кофе.
Телевизор прозвал их психотеррористами. Самоубийц не судят — их закапывают, не отпевая. Добровольных членовредителей — лечат. А что делать с теми, кто «насмотрелся»? С теми, кто видел тех или других, и теперь смотрит по ночам очередной сезон кошмарных воспоминаний? Сами виноваты?
— Как там Порох? — спросил я.
— Нормалек, — ответила Ворона, — с ушами только накосячил, вошел во вкус пацанчик. Так что Клешня объявил конкурс на новое погоняло — я думаю, Фантомас будет самое то.
На ней была моя рубаха и тапочки, и больше ничего. Грудь просвечивалась сквозь тонкую ткань. У меня снова участился пульс. Она заметила, пробежала по мне взглядом и ухмыльнулась.
— А после ноготков будешь меня трахать?
Когда она говорила «меня трахать» — мой мозг пустел, оттуда, как из ванной, будто спускали всю кровь и мысли, все, что там плавало, мгновенно погибало в водовороте сливного отверстия. Кровь переливалась в паховую часть тела, а сердце ускоренно молотило пульс.
Ноготки, вот уж эти ноготки. Завтра, в музее имени Дарвина. Они будут рвать друг у друга ногти. Плоскогубцами, на глазах у детей. Безумно и мерзко.
Но я кое-что придумал.
— Нет, — ответил я.
— А я тебя буду, — сказала Ворона игриво и хищно.
От таких слов у меня обычно нет защиты. Раньше не было. Собравшись, я «вырвал» себе все ногти до последнего. И на ногах тоже. И мне стало совсем не до секса. Боль, боль, боль. Двадцать раз боль, на руках и ногах, впивалась теперь в кости, по всему телу носился ураган боли, зато я снова принадлежу сам себе.
⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀
⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀
Ясное утро. Перед входом в музей стояла липа — с нее, как с трибуны, звонко чирикал воробей. Родители с детьми, в основном, мамы. «То, что нужно» — прошипела мне в ухо Ворона. Они подготовились, распечатали какие-то листовки про интерактивную демонстрацию возможностей человеческого тела. Мультяшная картинка на основе витрувианского человека Леонардо да Винчи. Без ограничения по возрасту. Мы зашли в здание и разбрелись по залам. К десяти часам утра детей стало так много, что они запросто перекричали бы не только воробья, но и громкоговоритель администрации.