Прихожу я к нему, а он кофей пьёт. Я уж думал, позабыл этот запах, не помню, когда последний раз пил до того. Спрашивать, откуда он раздобыл такую ценность, я постеснялся, а он отчитываться не стал. Усмехнулся только в усы, заметив моё удивление. Угостил чашечкой, добрая душа, усадил за стол. Смотрит на меня и вид делает, будто всё у нас хорошо. Будто не замечает он, что я за несколько недель лет на двадцать постарел…
Попили мы с ним кофейку, поболтали о текущих делах каких-то. Я хоть как-то взбодрился. И тут он меня спрашивает:
— С вами всё в порядке, Сергей Васильич?
Быстро спрашивает, чтобы я с духом собраться не успел. И я, должно быть, от растерянности, ему так же в лоб отвечаю:
— Николай Николаич, а кого в здешних краях Паскудниками по батюшке называют?
Ну, что в голове вертелось, то язык и выдал. Тем более, Николай Николаич-то из тамошних мест родом. Должен был знать. Это я всё уже потом придумал, все эти объяснения свои. А если бы тогда он у меня в ответ поинтересовался, зачем я спрашиваю — разговор бы наш и иссяк. Но вышло иначе.
Он откинулся на спинку стула, глаза прикрыл и задумался. Молчал долго. А потом ответил:
— Неужто до сих пор про Паскудникова помнят?
И рассказал мне историю. Давным-давно, первым владельцем той самой усадьбы, где нас расположили, был купец. Очень богатый, а фамилия у него была Скудников. И была у купца проблема. Не мог он никак наследников себе завести. Детки рождались, да только все как один — мёртвые. И это его, понятное дело, угнетало.
Первым делом он молиться попробовал. В то время все проблемы так решить пытались. Да только бог на молитвы-то разве что в священных книгах отвечает. Отчаялся тогда Скудников. И решил обратиться к тому, кто посговорчивее. К дьяволу, то есть. И дьявол ему вроде как вылечил все проблемы по этой части. Начали у купца детки рождаться. Живые.
Только беда в том, что детки эти — и не люди были вовсе. Через месяц после рождения у них клыки отрастали и полоса шерсти по загривку, до самого копчика. Глаза раскосые, изжелта-красные…
Боялся их Скудников. Но не настолько, чтоб надежду потерять. Уверен он был отчего-то, что, если долго пробовать — обязательно родится у него обыкновенный мальчик. Так они и плодились у себя в усадьбе, как мыши. Раз в год жена ему рожала, приходить в себя не успевала. А приплод был — по трое за раз!
Не знаю уж какими путями, прознал народ про то, что там творится. И прозвали купца Паскудниковым, переиначили фамилию его. Бояться его стали. Каждый раз, как он в городе появлялся, спешили все по своим домам прятаться. А он мрачнел год от года и дичал, сам стал на зверя походить. Прислуга от него разбежалась… Да они же, должно быть, и разболтали о том, что этот купец у себя дома вытворял.
Терпели его, терпели… У нас же как терпят. Ждут, пока моченьки хватает, а там уж баста! Вот и Паскудникова этого решили в расход пустить. И отродье его заодно. Собрались мужики, кто посмелее, и отправились к соседу. Только ни одного ребёнка, или кого там, в доме не нашли. Самого купца, да жену его, и всё. Одичавшие оба, как собаки. В грязи да рванье.
И решили с ними по-простому вопрос. В народных традициях. Вздёрнули обоих на воротах усадьбы и красного петуха пустили…
Потом в доме этом и другие люди жили. Восстанавливали, обживались. И убирались через год-два оттуда. Нехорошее, говорили, место.
⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀
⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀
Заставил меня рассказ Николая Николаича задуматься крепко. Я его за кофей поблагодарил, да побежал к себе в комнату. Уселся там за стол, разложил все три записки перед собой. Смотрел на них, думал о чём-то. Сидел так, скрючившись, пока спину не прострелило, прямо от плеч до копчика. Встал, крякнув, и пошёл к уличной стенке, лечиться холодом. Холод — верное средство от любой хвори. Не знаю, как бы я уроки высиживал, если бы не…
И стало где-то в голове у меня зарождаться не понимание ещё, а намёк на понимание. Будто я наткнулся на что-то важное, но сам ещё толком не понял, на что. Слово это — «ТЁПЛЫЙ», которое во всех записках было, кроме первой, никак мне покоя не давало. Тёплый… А кто ж не тёплый-то? Все мы тёплые, покуда живые.
И как стукнуло мне в голову что-то. Сам не понимаю, что со мной произошло такое. Подхватился я с места, пока ещё ночь не совсем наступила, и побежал в дровяной сарай. Мимо спален ватажников наших, по каменной лестнице… Должно быть, оттолкнул кого-то с дороги, да сам того не заметил. Бегу… Глаза навыкате, шепчу что-то беззвучно. Думаю, кто-то из дежурных уже тогда к Николай Николаичу бросился: Сергей Василич, математик, с ума сошёл!