– А ты меня будешь все время держать?
– Буду. Давай, ногу сюда, к перегородке прислоняйся, она крепкая.
Она сцепила руки, я встала на них сначала одной ногой, потом обеими, и она меня подняла приблизительно до уровня своей груди. Я так торопилась всё сделать быстро, ведь Вере было тяжело меня держать.
– Всё, опускай!
Я, наконец, опять оказалась но полу и облегчённо выдохнула. Вера уже открыла дверь кабинки и выходила. Я за ней.
– Моем руки и топаем в восточный коридор.
– А там?
– А там нам надо в столовую, а потом на эскалатор и вниз.
– А в столовую зачем?
– Вилку взять, – сказала Вера. – Я свою в мешке оставила.
– Забыла, что ли? – удивилась я.
– Представь себе.
Мы вышли из туалета, потом в главный коридор и, как ни в чём ни бывало, пошли в столовую.
– Если специально фиксировать, то я, конечно, не забуду, – на ходу говорила Вера. – Электронный мозг не забывает отложенные задания. Но я фиксацию делаю не всегда. Контроллер же я не забыла, а вилку забыла. Ничто человеческое мне не чуждо.
– И что, ты можешь вот так забыть и, например, опоздать куда-нибудь?
– Теоретически могу, но именно из-за забывчивости со мной такого практически ни разу не было. А вот если обстановка постоянно меняется и всего предусмотреть нельзя, и поминутно возникает очень много незапланированных задач, то всегда есть риск что-то упустить из виду. На самом деле это не совсем то, что забыть, но люди это так называют. Ой, я забыла взять зонтик. Но это не забыла, ведь такой конкретной задачи, взять зонтик, и не было. Просто, зонтик вдруг понадобился, а его, оказывается, нет. Не было предусмотрено, что он понадобится. Вот сейчас вдруг раз, и нам зачем-нибудь понадобится теннисный мячик, а у нас с тобой его нет.
– Забыли, блин, взять, – хихикнула я, всплеснув руками.
– Именно, – кивнула Вера. – Люди почти всё называют не так, как оно есть.
Мы шли по коридору под камерами наблюдения, с виду две непринуждённо болтающие друг с другом сотрудницы Тампа. Пару раз нам навстречу попадались спешащие по своим делам другие сотрудники и, хотя все были без масок, а мы в масках, никто особого внимания на нас не обращал. Видимо, всё же, маски на лицах не были редкостью или чем-то необычным. С масками сейчас везде так, не только в медицинских или научных учреждениях, но и просто на улице, в автобусе или в магазине.
– Если всё называть не так, как оно есть, то как же друг друга понять? Мне кажется, ты преувеличиваешь, – возразила я.
– Если и преувеличиваю, то не особо. Посуди сама. Предметы мы называем вполне определённо, но это и понятно. Поступки и действия уже гораздо более условно. От контекста один и тоже поступок, одно и то же действие, меняют свою окраску порой радикально. Вот как забыл и не предусмотрел. Или можно сказать, покалечил Федю, а можно, защитил Машу. Действие одно и то же, а смысл получился чуть ли не противоположный. А что касается не предметов и не поступков, а понятий более общего характера, то там и вовсе полная свобода в интерпретации.
– Например? – спросила я. – Что-то я не пойму, что это.
– Что угодно, – сказала Вера. – Например, религия, бог, кольцо всевластия, расовая теория, история, понятие пола, сестры во Христе… Что угодно. Все эти понятия очень расплывчаты и в разных интерпретациях настолько расходятся, что являются источниками антагонизмов. Но при этом люди очень любят оперировать такими понятиями. Это придаёт им ощущение значимости. Любят соглашаться или не соглашаться с чужими суждениями о них. Это даёт им ощущение посвященности в нечто высокое, почти сакральное. Любят спорить о них. Это даёт им ощущение причастности, доступа в некий круг имеющих право. Если в чём-то такой многозначной неопределённости не хватает, а то и вовсе нет, то люди её туда добавят, не сомневайся. Иначе как ощутить себя значимым, посвящённым, причастным. А потому берём, например, Гарри Поттера или Курочку Рябу и отыскиваем или высасываем из пальца в них отсылки к тем же религии, истории, расовой теории, половому диморфизму, теории струн и так далее до бесконечности, и вот уже есть о чём поговорить.
– Ой, Вера, – усмехнулась я. – Только не изображай из себя циничного терминатора, надсмехающегося над людьми, как над тупиковой ветвью эволюции.
– Тупиковая ветвь, это я, – сказала Вера. – Помнишь, Николай Иванович Переверзев на это указывал.
– То есть, ты не стремишься быть значимой, посвящённой, причастной и себя совсем не любишь?