– Нас на место погружения повезут на машине, – сообщила я. – Ровно в 12, когда машина может превратиться в тыкву, я заеду за тобой, если ты скажешь, куда.
– Так может, лучше мне куда-то подъехать? – спросил Ваня.
– Ну, куда же ты поедешь с трезубцем, – хихикнула я. – К училищу могу подъехать, прямо к танку.
У них у входа в училище на постаменте танк стоит.
– Нет, тогда лучше на Демакова подъезжай. На конечную. Знаешь?
– Конечно, знаю, – сказала я, хотя и не знала. Вера наверняка знает.
В третий раз я позвонила за час до встречи.
– Привет! Ну что, погладил плавки? Готов?
– Привет! Плавки погладил, трезубец начистил! Готов!
– Отлично! Ровно в двенадцать. Где конкретно на конечке?
– На крыльце торгового центра буду стоять в плавках и с трезубцем. Помашешь мне рукой, и я тебя увижу.
Без десяти 12 мы с Верой сели в самурайку и поехали на Демакова. У торгового центра Вера остановилась, я вышла из машины и увидела Ваню – в джинсах, в футболке, с букетом цветов и с пакетом в руке. Я помахала ему рукой и пошла навстречу. Он меня увидел, помахал букетом и стал спускаться по ступенькам. Внизу мы встретились.
– Привет! – сказал он, протянул мне букет и как ни в чём не бывало поцеловал в щеку.
– Спасибо!
Я обхватила рукой его руку пониже локтя и повела к самурайке.
– Я тут тебе военный подарок приготовил, – он тряхнул пакет. – Тебе должно идти.
– Кирзовые сапоги? – спросила я.
– Почти.
– Садись назад.
Он открыл дверь, пропустил меня, я села, подвинулась по сиденью на другую сторону, он сел и захлопнул дверцу.
– Поехали, шеф, – сказала я. – А ты тут, на Демакова, живёшь?
– Нет, мы тут компанией квартиру снимаем, держим там гражданку, чтобы переодеться, когда в увольнение или в самоход, ну и, водку пьянствуем иногда. Езё на компе в танчики играем – как без танчиков военному?
– Угу, – поддержала я. – Ещё девушек водите. Без них-то тоже, небось, скучно.
– Я ни-ни, – с серьёзным честным лицом заверил Ваня. – Гантели у меня там есть на кухне. Пудовые. Я с ними.
В Бердске на стоянке у шиномонтажа Вера припарковала самурайку и сказала:
– Приехали.
Ваня полез в карман:
– Сколько мы должны?
– Вылазь, – рассмеялась я. – Уплочено!
Торопов со своим крузером нас уже ждал.
Ваня и Вера покинули самурайку с левой стороны одновременно и мне было забавно наблюдать за Ваней, когда он увидел Веру, так похожую на меня, потом подходящего Торопова, а потом как тот, подойдя, "меня" поцеловал и протянул Ване руку:
– Женя.
Ростом Ваня был выше Торопова, но Торопов массивней, шире – все же почти на десять лет старше.
Я, с букетом в руках, вылезла с другой стороны машины, и, смеясь, крикнула:
– Это Иван!
Пока я топала кругом, Вера тоже протянула Ване руку:
– Вера.
– Иван, – сказал тот, косясь на меня.
Торопов встретил меня, чуточку приобнял, чуточку коснулся своим сломанным носом моей щеки:
– Привет, Таня. Ух, какой букет! Мне?
– Это нам с Верой Ваня подарил.
– Ну, если вам, тогда не претендую.
Мы провели отличный день. И Ваней и Тороповым было рассказано столько смешного – мы хохотали, как сумасшедшие. Иногда я даже держалась за живот, а из глаз текли слёзы от смеха. Правда, Вера не смеялась, но она улыбалась и всегда поддерживала разговор. Торопов, наверное, уже привык к её сдержанности, да и Ваня вроде понял, что из нас двоих хихикалка-хохотушка я, а у Веры всё время "морда тяпкой" – что-то из разряда "не уронить достоинство" и "не потерять лицо". А может просто лишних морщин боится. Они с Тороповым над ней даже немножко подшучивали, но немножко и очень корректно. Я в этом к ним не присоединялась, а, наоборот, обстёбывала их и в чём-то себя. Мне пришло в голову, что Веру надо научить быть "немного с прибабахом". Собственно, она такой и была – со своеобразным чувством юмора а-ля поручик Ржевский, который не ведает, что творит. По крайней мере, с виду Вера никаких особых затруднений не испытывала. Правда, я плохо представляла, каково ей на самом деле – я так ни разу и не смогла представить, что она ощущает и переживает, когда находится среди многих людей, а не с кем-то один на один, как с Дмитрием, Тороповым или со мной. Когда вокруг неё целая моя семья – мама, папа, разные родственники, или как на стрельбище тогда, или на яхте сейчас – все что-то говорят, смеются, едят – всё бестолковое будто бы, бессмысленное, не имеющее никакого значения, но оно всё общее, для всех естественное, понятное, объединяющее даже. А она одна, совсем чужая, другая. Пусть об этом никто, кроме меня не знает, но сама-то она знает. И ей же, наверное, тоже хочется быть со всеми, быть такой, как все.