– Спасибо, Мори. Увидимся.
– Увидимся.
На обратном пути к бару я старался разработать план мести за себя и Маэстро. В голову ничего не шло, и я решил, что лучший способ отомстить – это забыть об увиденном и сказать всем, что МВ опять ушел в себя. Обычно его не трогают по три, четыре дня, когда он в таком состоянии. Вот пусть и стоит посреди комнаты с пистолетом, как дурак, пока о нем снова не вспомнят. На самом деле, в нормальном расположении духа МВ очень умный и приятный парень. Я хоть и называю его клоуном, но в критической ситуации я обратился бы именно к нему. Марсель, наверное, придерживается того же мнения, что и я. Он безоговорочно во всем доверяет МВ, но не упускает случая пошутить над его эксцентричностью. МВ и Дикий – правая и левая руки Марселя. Кому‑то из них явно повезло меньше, Марсель правша. Всегда задумывался о значении вот этого понятия (чья‑то правая/левая рука) исключительно с пошлой стороны.
– Ну так, что с Игорем, мотылек? – Крис уже поджидала меня у входа.
– Ушел в себя, лучше не трогать его пару дней.
– Бедный Игореша, – лицо Крис стало обиженно‑грустным, – мне так жаль его, но… мы совсем ничем не можем ему помочь, он должен сам решить, что он за человек… или может мне все‑таки сходить?
– Ни в коем случае, Крис, ты абсолютно права, лучше не трогать МВ, чем дольше, тем лучше.
– Я… хорошо, доверюсь тебе, мотылек‑детектив. Что с твоей одеждой, кстати?
– Я решил стать серьезнее, говорю нет старым вкусам. Теперь буду одеваться как деловой человек.
– Удивительные перемены с тобой произошли за столь короткий промежуток времени, мотылек, но тебе так идет намного больше.
– Думаешь?
– Я знаю, Мори. Серьезность тебе к лицу.
Она назвала меня Мори? Значит, точно расстроилась, Крис перестает выдумывать всем забавные клички только тогда, когда грустит. К сожалению, я ничем не могу ей помочь, тут все зависит от говнюка МВ.
– Ты правда так считаешь?
– Это уже решать тебе, а я пойду на кухню, ты выполнил квест и заслуживаешь получить свою награду.
Крис ушла, по дороге пару раз споткнулась и снесла бутылку со стола Дикого. Тот стал возмущаться, но быстро утих. Я решил скоротать ожидание за беседой с Дмитрием Петровичем, которую до этого отложил. Старик уже опустошил три бутылки пива и сейчас пребывал в состоянии, которое своей эйфорией дает ложное ощущение тепла и уюта в сердце. Самое время для пустого трепа ни о чем.
– Ты хотел поговорить, мой мальчик? – Дмитрий Петрович поднял ко мне свои хмельные глаза.
– Скорее подискутировать немного. Вы выскажете свое мнение, я свое, а паузы разбавит вкусное пиво.
– В таком случае внимательно слушаю, – старик наклонил голову и попытался установить зрительный контакт, меня передернуло, и я отвел глаза, он кивнул мне, поняв, что я из тех, кто предпочитает не смотреть собеседнику в глаза.
– Стыдно признаться, но лишь от одной праздности я перечитал почти всех классиков немецкой философии, в процессе крайне увлекся и пытался найти ответы на важные для меня вопросы, но еще больше утонул в противоречиях. Кончилось все тем, что я осознал, что философы никаких ответов не дают, они лишь помогают подобрать нужные вопросы, на которые ты можешь попытаться ответить сам. Закончив с чтением, я сформулировал для себя нужный вопрос: «Есть ли свобода, а если нет, то имеет ли жизнь человека без нее какой‑либо вес и смысл, или все мы тряпичные куклы с одинаковой программой?». И мне не с кем поразмышлять над этим, все мои товарищи к философии относятся надменно, прямо как я до недавней поры.
– Мне кажется, что ты для себя уже все решил, мой мальчик. Ты ищешь не чужого мнения, ты ищешь подтверждение своему. Для меня свобода – пустое слово, всю жизнь я отдал работе. Иногда у меня был лутум, иногда я голодал неделями. Хотел завести детей, но не смог себе этого позволить по ряду причин. Даже свой дом у меня появился только в пятьдесят лет. Я всю жизнь был, как ты это метко подметил, тряпичной куклой. Но это только одно частное мнение, мой мальчик. Спроси тех, кто были счастливы/несчастны, тех, кто были богаты/бедны, тех, у кого были огромная власть/бессилие, тех, кто слепо подчинялись/слушали только себя, и, если сможешь, тех немногих, что нашли золотую середину. Тогда у тебя будет более полное представление о слове свобода. Невозможно философствовать и рассуждать только из одной колокольни, тогда как таковых миллионы. Именно по этой причине я перестал воспринимать философов и философию в целом, настоящая гениальность в общности, а не в частных лицах.
– Я думаю…
– Постой немного, – перебил меня Дмитрий Петрович, – пожалуйста, мой мальчик, принеси нам еще пива. Прости, что не дал сказать, но я уже совсем не в той кондиции, чтобы передвигать свои тряпичные ноги. А если бы я перебил тебя позже, то ты точно бы обиделся.