(Она повернула камеру. Ей-богу, пальмы.)
— Он же, кажется, из Алма-Аты.
— Это все равно. Его сейчас тут нет. — Снова возникло лицо. — Он тебе позвонит?
— Запросто, — сказал Матвей. — Теперь пойду к младшему, пока не убежал. Привет.
— До встречи, — четко выговорила Вероника.
— …Она вроде бы хочет мне заплатить, только я не возьму.
— Почему?
— Она считает, что меня наняла. Это ошибка. Я тебе предоставил стол и дом, как любому. Почти любому. Ты можешь уйти когда пожелаешь. Ты же совершеннолетний, по вашим законам? Раз в армию можешь. Раз сам поехал в другую страну. Я уже в твоем возрасте из дома ушел.
Опять у костра, опять вечер. На этот раз холодновато, Авив завернулся в какую-то хламиду, что нашел в доме. Много вещей остались от прошлого хозяина. Матвей их так и не разобрал.
Они были уже пять дней, считая что он проболел. Много.
— …или здесь остаться, если хочешь, я тебе дам ключ. Я-то уеду, крайний срок послезавтра. — Днем пришла женщина, принесла мясо. Молодая, старше Авива, ровесница примерно Петра, но в платочке. Матвей предположил и не ошибся, что не здешняя (здешние проще). Они с матерью гостили у священника. Церковь в соседней деревне. Она пригласила их на службу Рождества Пресвятой Богородицы. Она певчая на клиросе (ее мать — регент).
— Нам там наверное не место. Учитывая, что я агностик. Он вообще еврей.
— Христос тоже еврей, — возразила она, проявляя удивительный для православных скептицизм.
— Я хочу, — заявил Авив, чему она искренне обрадовалась. Наскоро договорились. Про Матвееву болезнь разговора не было. Мясо он у нее купил.
— …В Москву?
— Нет, в Москве у меня дел, я надеюсь, что нет. В городе, надо кое-что посмотреть. В квартире. В квартире Петра.
Замаринованное оставалось в кухне, надо было принести. Обоим было лень. Ветер бил порывами, что для костра лишь в масть, но надо следить, чтоб не перекинулся на сухостой. Искры заносило целыми снопами.
— Кто умер? — спросил Авив.
— Умер..?
— Писатель. Христос тоже еврей. Писатель тоже умер: кто умер?
— Много людей. Захарченко. Пригожин, этого ты может слышал. Чевэка «Вагнер». Вагнер это композитор.
— Я знаю.
Матвей пересел к костру, поправил. Не отсаживаясь, щурясь от искр: — У меня был самый лучший музыкальный центр, на то время. Дисков целая полка. Еще кассеты остались, от старых дел, тех — еще больше. Думал, сюда всё перевезу, буду слушать. И — музыку слушать расхотелось. Это первый признак. Показатель. Музыку слушать не хочется. Пить не хочется. Что делать?
— Что?
— Да ничего. Объехал всю деревню на велосипеде. Потом соседнюю. Ни с кем не знакомился, только здоровался. Можно еще дальше поехать. Сейчас. Попробую объяснить, чтоб ты понял. Один человек — он теперь уже умер. Тоже умер… Я тебя старше на сорок лет — он меня был на двадцать. Не суть. Он говорил, еще давно, что в любой войне первыми выщелкивают… ну, умирают — межеумочные элементы. Так, непонятно. Бсэдэр. Надо быть за кого-то. Ты или на той стороне, или на этой. Если не там и не там — между — ты здесь не нужен. Первыми умирают. На самом деле не так; умирают без выбора, случайно. Но мысль такая. Внутренне так. Ты ни за кого — ты уже умер. Уже умер, понятно? Даже если ты жив. Вот это то, что есть: музыку слушать не хочется, ничего не хочется. У многих так. Боюсь, что почти у всех — на этой стороне. Мы не разделяем; для нас это вообще одна страна, одна сторона. Поэтому у всех было такое… непонимание. Но — два года, почти. Привыкли. Отвыкнут. Когда им полетит на голову — снова возникнет это… непонимание. Но я не хочу ждать. Но я не могу быть за кого-то. Что делать? Пока не ясно.
Авив подсел с той стороны, взял прутик. Держал, концом в огне. Вынул, почертил по воздуху буквы иврита. Матвей не знал, говорит ли ему что-то — то, что он говорит. Снова начал. — Прошлое — прошло. А это — сейчас. Тебе бы не нужно быть здесь. Будет совсем обидно, если и ты попадешь. Поэтому, посмотри, возьми то, что ты можешь. Забери в памяти то, что, может, скоро исчезнет…
Вот и ответ. Посередине его тронной речи. Авив встал, отошел в темноту. Матвей некоторое время надеялся, что в туалет. Нет и нет.
Сам сходил, минут через сорок, по тропе к кабинке. Там ведро под стульчаком. Хотя, на гектаре, можно было обойтись.
Завернул потом к бочке, там тоже ведро. Залил догоревший к тому времени.
Вернулся в дом. Авив спал.