— Можешь мне задать один вопрос, — после того, как Авив ответил, что делал бы что надо. Пошел бы к жильцам. «Жителям», поправил Матвей. «Жильцы» это если бы ты сдавал квартиру. Если я уеду, а ты останешься — то ты «жилец». Бсэдэр. Пошел бы к жителям, сказал. Потом похоронил. Плакал бы? — заинтересовался Матвей. Не похоже было по Авиву, чтоб он плакал. Чем более он владел собой, тем более суетливым, болтливым становился Матвей. Они словно менялись местами.
— Один вопрос. Одно «почему». Обещаю ответить честно.
Авив думал про грядку. Сейчас бы он не стал копать. Он ничего делать не будет, видно же. Барин. Это было похоже на другого какого-то русского писателя, он не помнил, про какого. Авив прочитал несколько русских книг, когда хотел говорить с ним. С переводчика помощью. Быстро шло. Он все понял.
— Ладно, я сам отвечу. Потому что он это я. А всё, что я был… этого нет. Зачеркнуто. Всё, что я делал, жил… думал. Есть только то, что сейчас… вот это небо… Вот ты. Что сейчас; и то, что будет, и если не будет, так тому и быть.
Слова прозвучали пусто. Авив уже отцепился. Сели на велосипеды в молчаньи. Матвей поехал другой дорогой — и выехали к школе. С другой стороны. Встал, одной ногой, велосипед держа боком. Авиву пришлось тоже остановиться.
— Я мог бы быть учителем. У меня первая профессия — то есть образование. Местный пед. Но чему я могу их научить? Книгам… Сейчас-то ясно, какова им цена. Куда мы приехали. Поехали, — Авив ни о чем не просил. Следовал за ним в молчаньи. И он же предупреждал Веронику. Все равно что-то тянуло; как будто не справился — с тем, чего не обещал. Ладно, через два дня это будет все равно. Максимум неделю он себе давал.