- Это ваша версия, Тимофей Васильевич? – с каким-то сомнением в голосе произнёс Великий князь Михаил Александрович.
- Да, Ваше императорское высочество. Художник Куликов сделал наброски возможного вида предполагаемого убийцы. Теперь остается найти этого штабс-капитана гренадера с лицом кавказского типа. Только моя чуйка говорит, что не в одном из гренадерских полков мы его не найдем, а придется искать по всей столице, возможно и в загримированном виде. А может он и тот день в гриме был, - я замолчал.
- Знаете, Ваше императорское высочество, а я поддержу версию Его превосходительства. Она очень многое объясняет. У меня теперь сошлись концы с концами. Только вот смущает, зачем убийца надел форму. В руках обычного обывателя портсигар вообще не вызвал бы никакого подозрения, особенно дорогой, - произнёс Кошко и замолчал.
- На набережную и к мосту был ограничен допуск, Евгений Никифорович? – задал я вопрос Ширинкину.
- Конечно, Тимофей Васильевич. Беспрепятственный проход имели офицеры…
- Вот и ответ, Аркадий Францевич, - перебил я начальника Дворцовой полиции.
- Согласен, Тимофей Васильевич. Остается только найти и узнать кто же он такой, - задумчиво произнес Кошко.
«Тебе и карты в руки», - подумал я про себя.
Глава 3. Земельный вопрос.
- Я рад, что все сегодня здесь собрались, - Великий князь Михаил Александрович обвел присутствующих за столом тяжелым взглядом.
А собрались, можно сказать, ближники Правителя и Опекуна или, проще говоря, Регента Российской империи за обеденным столом Арсенального зала Гатчинского дворца - в таком удобном закутке, который и не просмотреть, и не прослушать. К тому же в обоих входах-выходах в Арсенальный зал стояли посты из трех вооруженных «черных ангелов» в тяжелой экипировке, которые не пропускали никого в зал, до особого распоряжения регента.
В число ближников, находящихся за пустым, а не накрытым для обеда столом, входили: Михайловичи - Николай, Александр и Сергей во главе с отцом Михаилом Николаевичем, Ник Ник, Плеве, Макаров, Куропаткин и я. В общем, все силовики, патриарх семейства Романовых, один генерал-лейтенант и трое молодых генерал-майоров Свиты Его Императорского Величества, которые сделали ставку сначала на Николая II, а теперь на его брата и сына.
- Завтра я объявлю состав Совета Правительства, в который войдут пятеро, сидящих за этим столом и ещё Великий князь Алексей Александрович, - произнёс Михаил и поморщился на последних словах, словно от зубной боли.
«Слава, Богу! Решился наконец-то! А то народ уже в каком-то недоумении. Точнее, в недоумении аристократия и буржуазия. Крестьянам все эти регенты и советы правительства глубоко по барабану. Для них теперь есть малолетний царь Александр IV, который может быть даст им теперь землю, много земли, и они заживут, как в раю. Такие слухи, кстати, ходили по столице, так как находников-крестьян в городе было очень много», - подумал я про себя и быстро осмотрел сидящих за столом.
Макаров пару раз нервно расправил правой рукой свою шикарную бороду, что выдавало у Степана Осиповича сильное волнение. Попасть в состав Совета Правительства он явно не ожидал, да и для остальных это стало новостью. Великий князь Михаил Николаевич как-то оценивающе посмотрел на адмирала, а Ник Ник по-свойски подмигнул Степану Осиповичу.
За время участия в комиссии по подписанию мирного договора с Японией, генерал и адмирал, можно сказать, подружились. Насколько это было возможно между этими двумя незаурядными личностями.
Оба отличались от окружающих своей твердостью и решительностью, даже граничащей с грубостью, но в то же время справедливостью и благородством. С другой стороны, у обоих был грешок – гордыня, а также из-за горячности маловато было хладнокровия - важного для полководца и флотоводца качества. Но я в любом случае был рад за адмирала.
- Михаил Николаевич, - уважительно обратился регент к патриарху семейства, - Вы ознакомились с манифестом и измененным проектом конституции.
- Да, Михаил Александрович. И я, и председатель Департамента законов Эдуард Васильевич Фриш, и граф Сольский, и Николай Николаевич Герард…
Я отвлекся от разговора, вспоминая, как Николай хотел сам объявить манифест о принятии Конституции, как высшего законодательного акта. Раннее, он, как и отец был противником конституционного строя, считая самодержавие высшей формой государственного правления, данной Богом. Как и отец, Николай считал, что либеральные реформы, которые провёл его дед император Александр II - неэффективны и вредны для страны.