— О? — его голос поднимается на октаву. — И ты решила принести ее мне?
Я киваю.
— Да, я взяла ее с собой…
Мой голос затихает, когда я думаю о маске, спрятанной в сумке. Меня снова терзает нерешительность. Должна ли я показать это ему и рискнуть, что он рассмеется над этим, или сменить тему и попросить его что-нибудь подписать?
Или мне стоит заставить его подписать маску?
— Давай посмотрим, — призывает он, протягивая руку.
Я бледнею, тяжело сглатываю и проклинаю свою неспособность сохранять спокойствие. После мучительно долгой секунды ожидания и наблюдения за мной я сбрасываю с плеча ремень сумки и достаю маску. Щеки горят от смущенного жара, я протягиваю ее, маневрируя так, чтобы свет падал на металлические винтики. Она далеко не так хороша, как та, которая на нем, но, увидев его в свете за кулисами, я чувствую себя немного лучше.
Могло быть и хуже.
Клавишник берет ее, переворачивая в руках.
— Я помню ее, — говорит он, глядя на маску. — Очень здорово, это одна из моих любимых работ.
Я сияю. Вполне возможно, что он говорит это просто для того, чтобы я почувствовала себя лучше из-за моей некачественной работы, но меня это не волнует. От комплимента мои щеки розовеют еще сильнее, и я благодарю его, широко улыбаясь.
Я смутно понимаю, что наше общение занимает больше времени, чем у других. Две девушки даже пропустили клавишника и перешли к близнецам, но я решила, что буду впитывать каждую секунду времени за кулисами, и придерживаюсь этого плана. Меня не волнует, буду ли я последним человеком, оставшимся в группе, или им придется выгонять меня в конце. Я мечтала об этом слишком долго.
— Ты хочешь, чтобы я подписал ее? — спрашивает он.
— Пожалуйста, — говорю я, волна волнения берет верх и заставляет меня подпрыгивать на цыпочках.
Мой первый автограф.
Хотя оставляет автограф не Себастьян Алекс, это бесценный момент. Он достает золотой маркер из кармана своего металлического пиджака, и ставит подпись на внутренней стороне.
— Как тебя зовут? — спрашивает он, поднимая глаза и встречаясь с моими.
— Н-Ники, — отвечаю я и для пущей убедительности произношу эти слова. — А тебя?
Я едва слышу его смешок, когда он смотрит на меня, и на долю секунды мне кажется, что он мог бы сказать мне правду. Мой пульс учащается на этот краткий миг, пока я жду его ответа.
— Я чертёнок, — уверяет он меня. — У меня нет имени.
Облом.
Приятно осознавать, что они остаются в образе.
Он хочет вернуть мне маску, и мне кажется, что я его обидела. Я открываю рот, чтобы извиниться, но чья-то рука появляется в поле моего зрения и выхватывает маску прежде, чем я успеваю ее схватить.
Мой желудок тошнотворно сводит, и я оглядываюсь, чтобы отругать того, кто осмелился прикоснуться к моим вещам без разрешения. Однако, я оказываюсь на уровне груди Себастьяна, и он пристально смотрит на меня сверху вниз, крадя мое дыхание и все возражения, которые я уже сформировала.
— Что здесь за задержка? — спрашивает он, и от его глубокого хриплого голоса у меня по коже пробегают мурашки.
Я застыла, не в силах ответить, а он бросает строгий взгляд в сторону клавишника. Между ними за несколько секунд происходит молчаливый разговор, прежде чем он снова смотрит на меня. Его глаза ярко-красные — явно линзы— и, кажется, вспыхивают на свету, будто дымятся.
— Я-я…
Мои мысли путаются, и чем дольше взгляд Себастьяна задерживается на мне, тем хуже становится. Я понятия не имею, что пытаюсь сказать, и все, что я могу сделать, это смотреть на него как идиотка.
— Ники, не так ли? — спрашивает он, переворачивая маску в руке и делая полшага ко мне.
— Да, — это все, что я могу сказать.
— Я Себастьян Алекс.
Я мечтаю.
Я, должно быть, чертовски сильно замечталась.
Иначе, как так получилось, что я стою перед Себастьяном, который знает мое имя, привлекая все его внимание.
— Пойдем со мной, — говорит он низким и хриплым голосом. Он отворачивается от клавишника, и я послушно следую за ним, проходя мимо других участников группы, не оглядываясь назад. Мы останавливаемся в нескольких футах от группы, и он поворачивается ко мне, заставляя меня остановиться и снова перевести дыхание.
Наши взгляды встречаются, и комната вокруг нас расплывается. Остальная часть группы исчезает, как и оставшиеся обладатели пропусков за кулисы, и на мгновение остаемся только мы вдвоем. Я ожидаю, что он что-нибудь скажет, поторопит меня, чтобы я могла уйти с дороги, но он просто смотрит на меня, прослеживая взглядом черты моего лица.
— Себастьян, — говорю я после того, что кажется вечностью, отчаянно желая, чтобы что-то произошло, и сломало ледяное напряжение.
Его глаза мерцают, и он переворачивает мою маску в своих руках. Кажется, он находится в противоречии, балансируя на грани ответа, и мне хотелось бы знать, о чем он думает. Почему он колеблется? Я сделала что-то не так?
Ох блин, я сделал что-то не так, да?
— Прошу прощения за задержку, — начинаю я, решив извиниться, пока в конец все не испортила. — Я просто —
— Не нужно извиняться, — говорит он, перебивая меня. — Я увел тебя не потому, что ты задерживала кого-то.
Я хмурю брови, склоняя голову набок.
—А почему? — спрашиваю я, озадаченная его странным поведением. Он всегда такой загадочный в жизни? Как бы мило это ни звучало, я не могу избавиться от подозрения, что что-то не так. Его что-то беспокоит, но он не говорит мне, что именно. — Я сделала что-то не так?
— Ты ничего не сделала.
Он качает головой и приближается ко мне, понизив голос, чтобы его могла слышать только я. — Мне просто нужно было остаться с тобой наедине.
— Наедине?
Жар, состоящий из смеси нервов и возбуждения, оживает в моем животе, опускаясь ниже, пока сердцебиение не начинает пульсировать между моими бедрами.
Я только что правильно его расслышала или мне показалось?
Себастьян Алекс хочет, чтобы мы… остались наедине.
На секунду мне кажется, что это какая-то ошибка. Кто-то явно разыгрывает меня – наверное, Джозелин – и в любую минуту Себастьян засмеется и скажет, что это все была шутка. Я была бы раздавлена, но, по крайней мере, сейчас я здесь с ним, впитываю каждую секунду, колеблясь, прежде чем ответить. Я даже не знаю, что сказать.