Ильмар заставляет Рейна опуститься в глубокое мягкое кресло.
— Чего ты… — недовольно начинает Рейн.
— Успокойся. Поговорим, — произносит Длинный и достает из бара бутылку шампанского и два высоких фужера. Серебряная фольга падает на пол, большая пробка выстреливает в потолок, чуть желтоватое вино с шипением наполняет бокалы.
Ильмар чокается с Рейном. Рейн осторожно пригубляет пенистый напиток. Такого он еще не пробовал. Как-никак пять пятьдесят бутылка… Он разглядывает сквозь стекло серебристые пузырьки и уже с удовольствием осушает бокал.
— Приятное винцо, — замечает он будничным тоном, как будто пить шампанское — дело для него привычное, чуть ли не за каждым обедом и ужином приходится.
— Ну так пей! — Ильмар подсаживается к Рейну и все подливает.
— Ворона видал? Сожалел о своем проступке? А? — спрашивает Ильмар как бы между прочим, только для того, чтобы сказать что-то. Но взгляд его зорко следит за собеседником, отмечая малейшие перемены в тоне, в настроении Рейна.
— Ага, у бедняги такая физиономия была! — радостно кивает Рейн. — Заплатил за ремонт — не пикнул! Десять рэ семьдесят копеек. Чертовски мило с твоей стороны…
— Ерунда… — и, махнув рукой, Ильмар переводит разговор на другое. — Как тебе у нас?
— Отлично! — Рейн поднимает большой палец.
— Вот так и живем… — замечает Ильмар. — Если тебе у нас нравится, заходи. Не сочти за труд. А как ты сам на досуге развлекаешься?
— Да я… — Рейн разводит руками и с откровенностью подвыпившего человека объясняет: — Сам понимаешь… Комната-кухня… Мать санитарка, на полторы ставки вкалывает. От получки до получки еле дотягиваем. Вечно всякие пособия просить приходится… Стыда не оберешься… Какие уж тут развлечения!
Ильмара его откровения не волнуют. Он терпеливо выслушивает Рейна и, прихлебывая вино, нарочито равнодушным голосом спрашивает:
— И часто ты у мамаши бываешь, в больнице, я имею в виду?
Голос-то у Ильмара равнодушный, но его поза, выражение лица выдают внутреннюю напряженность, ответ, похоже, волнует его куда больше, чем можно судить по тону.
— Да семьсот семьдесят семь раз заходил! — и Рейн хохочет над собственной шуткой.
— А я еще ни разу не сподобился в таком месте побывать, — сокрушается Ильмар. — Послушай, а там, в больнице, аптеки случайно нет?
— А как же! Конечно, есть. Здоровый такой шкаф. На одной дверке «А», на другой «В»… Знаешь, что это «А» обозначает? — Рейну не терпится похвастать своими познаниями.
— Нет, не знаю! — Ильмар как-то очень уж поспешно мотает головой. — А ты расскажи!
— В шкафу «А» хранятся всякие яды! Вот! — радуется Рейн, наконец-то ему удалось хоть в чем-то показать свое превосходство.
— Да ну! — удивляется Ильмар, и по лицу его скользит усмешка. — Так эти яды, наверное, под секретным замком и строго охраняются.
— Не знаю… Замок вроде самый обыкновенный, — объясняет Рейн, — только ключ от него у дежурной медсестры, в столе.
— А где эта аптека находится? — проявляя признаки нетерпения, спрашивает Ильмар. Как будто до сих пор они пустой болтовней занимались, только время зря тратили.
— В подвале… или полуподвале, как это называется, — охотно поясняет Рейн и снова отпивает шампанского. До чего же нежное вино! Как приятно от него во рту!
Из комнаты Ильмара доносятся музыка, взрывы смеха. Звуки эти влекут Рейна, и он замирает, вслушиваясь в них.
— Да ну ее, эту аптеку! Пошли лучше повеселимся! — Рейн готов уже сорваться с места, но Ильмар удерживает его и спрашивает настойчиво:
— Окно аптеки куда выходит?
Рейн долгим взглядом смотрит на Ильмара, пытаясь собраться с обрывками мыслей в хмельной голове. Собирается, собирается и наконец спрашивает бесцветным голосом, в котором все-таки угадывается и легкое подозрение, и настороженность:
— А тебе зачем?
Ильмар колеблется секунду-другую. Прихлебывает вино. Закуривает, глядя на лиловатое пламя зажигалки. И наконец решается. Задувает огонек и, облокотившись на ручку кресла Рейна, произносит доверительно:
— У нас от своих секретов нет… Видишь ли, надо бы в ту аптеку наведаться.
Столь откровенный ответ не оставляет ни малейших сомнений в том, что Ильмар имеет в виду, и Рейн в первую минуту даже теряет дар речи.