3
Бизнес роняет словечко. Толстый — другое, но Длинный не поддерживает их, и разговора не получается. Так, молча, они и шагают по старинной улочке. По обеим ее сторонам тянется узкий тротуар, проезжая часть вымощена брусчаткой. Уже недалеко до площади, откуда расходится несколько таких же узких темных улочек.
«С площади смоюсь домой!» — решает Рейн. Он недоволен собой, настроение дрянь. Эх, если б этих последних полчаса не было вовсе! Если б можно было прожить их заново, с той минуты, когда он, завернув за угол, столкнулся с Длинным и его дружками. Он повел бы себя иначе. Определенно, иначе. Так твердит он про себя. Хотя, как знать, такие шутят жестоко и обидно, разве кто согласится по своей воле стать объектом их шуток?
Длинный окидывает Рейна внимательным взглядом. Толстый поклясться готов — вожак опять что-то затевает. Не одно дело закручивалось именно с такого вот оценивающего взгляда.
— Слышь, твоя мамаша по-прежнему санитаркой в больнице? — вполне дружески спрашивает Длинный.
Рейн кивает. Разговаривать не хочется.
Скомканная пятирублевка все еще стоит у него перед глазами. Рука непроизвольно лезет в карман куртки, но он тотчас отдергивает ее, словно боится притронуться к деньгам. А рука тут же снова тянется к карману, будто лишний раз хочет удостовериться, что немалое состояние, неожиданно доставшееся ему, действительно существует и лежит у него в кармане.
— В каком отделении? — Длинный явно заинтересовался разговором.
А мысли Рейна заняты другим. Он все еще переживает недавнее унижение. И поэтому вопрос Длинного как-то пролетает мимо его ушей.
— Я тебя спрашиваю! — взрывается Длинный. — Дорогой однокашник, извольте ответить!
— Что? — Рейн припоминает вопрос. — А, в каком отделении… В хирургии, как и раньше.
Толстый и Бизнес настораживаются. Эти вроде бы ничего не значащие вопросы и ответы, похоже, всерьез заинтересовали их.
— Ты сам-то в этой хирургии бывал? — допытывается Длинный.
— Конечно. В прошлом году мне там слепую кишку отчекрыжили…
Рейн забывает о своих переживаниях, ему хочется с полным знанием дела рассказать, что такое настоящая операция.
Однако Длинный бесцеремонно перебивает его:
— А к мамаше ты ходил?.. В отделении бывал?..
— Бывал… Вообще-то туда вход запрещен… А что? — спрашивает Рейн, удивляясь тому, что Длинный ни с того ни с сего заинтересовался больницей.
— Да ничего… — равнодушно обрывает Длинный, словно и сам вдруг почувствовал, что задает пустые вопросы. Тем не менее он пытается перехватить взгляд Бизнеса и Толстого. Идет некий безмолвный, но понятный всем троим не то разговор, не то обмен мнениями.
Узкие извилистые улочки Старого города с редкими прохожими остались позади. Ребята пересекают площадь и направляются в парк, освещенный редкими фонарями. Они отбрасывают скупой желтоватый свет, лишь местами освещая дорожки.
— Я, пожалуй, пойду! — говорит Рейн.
— Ага… Да куда тебе, собственно, торопиться, побудь еще, — отговаривает его Длинный. С дамами пообщаемся. Они где-то здесь должны быть.
Слова звучат вполне по-приятельски. Сейчас рядом с Рейном шагает не вожак компании по кличке Длинный, а бывший его одноклассник Ильмар Каськ — позор пионерского отряда, предмет постоянных забот педагогов. Иные его выходки вызывали смех, но чаще — лишь недоумение. Шутки его отличались какой-то откровенной зловредностью и в конце концов причиняли кому-то боль, обижали кого-то или в их результате что-нибудь приходило в негодность. Поэтому Ильмара не очень-то любили, но — с другой стороны — всех восхищала его изобретательность. К тому же баскетбольной команде класса без него делать на площадке было нечего.
После восьмого класса Ильмар распрощался со школой, гордо заявив, что смело вступает в жизнь. Теперь он, получается, уже два года как живет самостоятельной жизнью.
— С какими еще дамами? — удивляется Рейн.
— Увидишь! — таинственно отвечает Ильмар и добавляет, подмигивая: — Увидишь и не пожалеешь!
Уйти после таких слов уже невозможно. Не хватало еще, чтоб они подумали, будто десятиклассник Рейн Эрма боится девчонок, о знакомстве с которыми не пожалеешь. Да и проснувшееся любопытство заставляет его остаться. Конечно, он никакой не светский лев и на танцы, можно сказать, не ходит, у него даже нет своей девчонки, но в одноклассницах он вроде разбирается… Сирье, та любит комплименты и красивые тряпки. Реэт терпеть не может людей вредных, лживых и не ест овсянку. У Ольви глаза вечно на мокром месте. А Хилле так вообще непредсказуема…