Гидеон уставился на синюю родинку полумесяцем. Она была, как заметил патологоанатом, безупречной формы и цвета.
— О, дерьмо, — тихо выругался он.
— Что это значит? — спросила Хоуп.
Гидеон выбежал за дверь, вытаскивая свой сотовый, и Хоуп последовала за ним.
— Табби говорила они, — бормотал он. — И она боялась за свою жизнь, если не сможет убить меня. Конечно, она боялась. Она также хотела Экей. Она сказала об этом в квартире твоей матери.
— Рейнтри. — Хоуп последовала за ним вверх по лестнице. — О чем ты говоришь?
Он не смог получить сигнал, поэтому с проклятием убрал телефон, когда они вырвались из здания и вышли на свет.
— Ее зовут Табби Ансара. Мы думали, что они распались. Побеждены, бессильны и… черт возьми. Это все меняет.
В тот момент, когда он двинулся к углу здания в попытке получить приличный сигнал, зазвонил телефон. Вместо того, чтобы передать телефон Хоуп, как часто делал в прошлые дни, он ответил сам и получил кучу радиопомех.
Это был Данте. Гидеон не смог разобрать все слова, но он очень ясно услышал два самых важных.
Ансара.
Дом.
Гидеон повернулся к Хоуп. Он любил ее, и хотя ей не нравились его попытки защитить ее, он не втянет ее в центр наступающих событий. Он не хотел и не мог так поступить.
— Я должен отправиться домой. В дом Рейнтри.
Беспокойство ясно читалось на ее лице, отражаясь в блестящих синих глазах. Говорил ли он ей когда-нибудь, как любит ее глаза? Еще нет. Когда он вернется, то непременно расскажет об этом. Он так много хотел ей рассказать.
— Я еду с тобой, — настаивала она.
— Нет.
Ее глаза расширились.
— Что ты подразумеваешь под «нет»?
— В доме какие-то неприятности или скоро произойдут. — Неприятности невообразимого толка. Неприятности, которые она не сможет понять, если он попытается сейчас объяснить. — Я хочу, чтобы вы с Эммой были в безопасности.
— У меня есть оружие, — сказала она. — И я умею им пользоваться.
Как он мог объяснить, что сверкающего в каждой руке оружия будет недостаточно в этом сражении?
— Останься здесь, — настаивал он. — Пожалуйста.
Хоуп вздохнула и уступила его просьбе, хоть это и далось ей нелегко. Неужели так будет всегда?
— Позвони мне, когда доберешься.
— Конечно. — Если смогу.
— Я все еще не понимаю, почему не могу поехать с тобой, — проворчала она. — Я уже знаю о твоей семье, поэтому нет необходимости что-то скрывать. — Он видел в ее глазах невысказанное «это так?»
Гидеон обхватил ладонями лицо Хоуп.
— Я люблю тебя. Я люблю тебя так сильно, что это меня ужасает. Никогда не думал, что буду заботиться о ком-то так, как о тебе, и это произошло настолько быстро, что моя голова все еще кружится. Это очень ценно, и я хочу, чтобы у нас был реальный шанс. Однажды я возьму тебя в дом, обещаю, — сказал он. — Но не сегодня.
— Я не понимаю, — тихо ответила она.
— Знаю, мне очень жаль.
Он поцеловал ее, долго, но не настолько долго, как ему хотелось бы, затем запрыгнул в «мустанг».
— Позвони Чарли, пусть он отвезет тебя домой. Я позвоню, как только смогу.
Гидеон оставил смущенную Хоуп стоять на парковке. Она не была женщиной, привыкшей ждать, но он знал, что она будет ждать его. Он не сомневался в этом.
Сегодня был день летнего солнцестояния, это не простое совпадение. Попытки Табби убить его и Экей в течение нескольких прошлых дней также не были простым совпадением. Ансара хотели заполучить родовое гнездо, убежище Рейнтри и связанную с ним власть, и так было всегда.
Они этого не получат.
Однажды его жена и дочь откроют красоту и силу земли Рейнтри, которая всегда была неприкосновенна. Защищать святыню Рейнтри было обязанностью Гидеона, так же, как его обязанностью стала защита Хоуп, Эммы и любых других маленьких Рейнтри, которые придут в последующие годы. Защищать то, что принадлежало ему, было его долгом и честью, и если эта привилегия сопровождается призраками, электрическими волнами и возможными сражениями, значит так тому и быть.
Едва достигнув шоссе, Гидеон поехал так быстро, насколько позволял «мустанг». Ветер трепал его волосы, и с каждой проходящей секундой дом становился все ближе и ближе, а когда с юга неожиданно приблизилась гроза и собралась в темнеющих небесах над автомобилем, на много километров вокруг не оказалось никого, чтобы посмотреть на это.