страшной болезнью, или, сдетонировав, точно шрапнель, могла
распасться на мелкие кусочки. Вот, что было хуже всего: осознание
того, что другие не сомневались в скорой смерти Блу.
Я тогда еще не адаптировалась к Дикой местности, не любила ее так,
как сейчас. Я привыкла к правилам и ограждениям, тротуарным
дорожкам и парковкам, к порядку везде и во всем. Дебри были
бескрайним, мрачным и непредсказуемым местом. Они напоминали
мне о доме и ярости моего отца, повисшей на нас тяжким грузом, не
оставляя места для вздоха, сгибая нас в повиновении. Позже я узнала,
что в Дебрях действуют определенные законы, свои порядки: дикие,
простые и прекрасные.
Непредсказуемы лишь люди.
Помню луну, высоко висящую в небе, гнетущее ощущение страха,
сжимающее горло чувство вины. Холодный ветер приносил с собой
незнакомые запахи.
Хруст веток. Шаги.
И вот он. Вор появился из леса и выглядел он так, словно постарел
лет на десять, весь промокший от дождя. У него был с собой рюкзак, и
на секунду мне показалось, что я сплю. Я не могла поверить, что он
действительно стоит передо мной.
- Альбутерол, – сообщил он, расстегивая рюкзак. – Это для девочки. И
припасы для остальных. Искупление за то, что я крал у вас.
Тайленол, Судафед, упаковка лейкопластырей и антибиотиков,
бацитрацин, Неоспорин, пенициллин. Целое богатство. Никто не мог
поверить в то, что Вор вернулся. Никто не мог поверить, что он
рисковал своей жизнью, пробравшись на другую сторону, чтобы
достать столь необходимые нам припасы. Он никому не сообщил о
нашем маленьком уговоре; и хоумстидеры простили ему прошлые
грехи.
Он рассказал нам о небольшом, едва приметном и слабо охраняемом
складе на берегу реки Кочеко. Его владелец, Эдвард Кауффман, был
симпатизером и оказывал благотворительную помощь неисцеленным:
тайком переправлял им лекарства и медикаменты. Тэк шел вверх по
реке, борясь с мощным течением, и вышел точно к восточному крылу
клиники Кауффмана. Тем не менее, ему пришлось прятаться на
обратном пути, чтобы не попасться на глаза патрулю.
- Как ты узнал о клинике? – спросила я.
- Моя сестра, – коротко ответил Тэк. И хотя он не уточнял, я поняла: ей
делали какую-то операцию. Он не хотел, чтобы я знала об этом. Потом
до меня дошло.
- Такой же колкий, как гвоздь, – произнес Грэндпа, когда Вор закончил
свой рассказ. Вот, как он получил свое новое имя* и стал одним из нас.
*Тэк (англ. tack) – гвоздь
За пределами приемной больница выглядит так же, как и все прочие
больницы: непривлекательное унылое помещение, вычищенное до
блеска. Мне не нравится эта чрезмерная чистота. Я сразу гадаю над
тем, что же именно пытаются скрыть или оттереть.
Я иду, не поднимая головы, не торопясь, но и не мешкая. В коридорах
практически никого нет, и когда я прохожу мимо единственного
встретившегося мне на пути доктора, он всего лишь бросает взгляд в
мою сторону. Отлично. Здесь каждый занят своим делом.
Я делаю передышку, когда добираюсь до лифта: возле дверей стоит
паренек, переминаясь с ноги на ногу и поглядывая на часы – живое
воплощение нетерпеливости. У него на шее висит фотокамера, и
выглядит он так, словно не спал несколько недель. Представитель
прессы.
- Вы здесь из-за Джулиана Файнмэна? – это все, что мне требуется
спросить.
- Шестой этаж, верно? Женщина в приемной сказала мне, что
процедура проводится на шестом этаже. – Наверное, ему за тридцать,
но на кончике носа у него краснеет прыщ – огромный, как волдырь. Да
и сам он похож на прыщ – того и гляди лопнет.
Я вслед за парнем захожу в кабинку и, протянув руку, костяшками
пальцев стучу по кнопке.
- На шестом, – отвечаю я.
Мне было шестнадцать, когда я в первый раз убила человека. Прошло
почти два года с тех пор, как я сбежала в Дебри, и к тому времени
хоумстид сильно изменился. Кто-то покинул его, кто-то погиб,
появились новые обитатели. В мою первую зиму – четыре недели
сплошного снегопада, без охоты, без добычи – мы питались тем, что
осталось с лета: сушеными ломтиками мяса, а потом, когда и оно
кончилось – простым рисом. Но хуже голода был пронизывающий
холод. Особенно в те дни, когда снег так быстро и плотно покрывал
землю, что выходить наружу было попросту опасно. Тогда в хоумстиде
стоял жуткий запах немытых тел, и скука была настолько сильна, что
создавалось впечатление, будто она проникла тебе под кожу и зудит
там.
В ту зиму умерла Мари. Она так и не оправилась после второго