СЛУШАЙТЕ ОТЦА!
МЕ-Е, МЕ-Е, «ПАРШИВАЯ ОВЦА», – печатает он в ответ.
ВЕДИТЕ СЕБЯ ПРИЛИЧНО! – отвечает она.
О, ИЗВИНИТЕ. ЭТО ВСЕГО ЛИШЬ САРКАЗМ! – парирует Вишрам, выводя большие синие буквы поверх изысканного костюма, и чуть было не пропускает важнейшую часть выступления отца.
– …вот почему я решил, что вновь наступило время задаться вопросом: что значит вести благочестивую жизнь?
Вишрам Рэй поднимает взгляд. Нервы всех присутствующих напряжены до предела.
– Сегодня в полночь я оставляю пост президента «Рэй пауэр». Я отказываюсь от всего своего богатства, влияния, престижа и, естественно, от всех своих обязанностей. Я оставляю дом, семью и вновь беру посох и котомку садху.
Присутствующие впадают в оцепенение, сходное с последствиями отравления нервно-паралитическим газом. Ранджит Рэй улыбается, пытаясь снять напряжение. Никто не обращает ни малейшего внимания на эту его сострадательную улыбку святого.
– Я хочу, чтобы вы поняли: решение далось мне с большим трудом. Я в течение длительного времени обсуждал его с женой, и она полностью согласна с моим выбором. Шастри, мой помощник и секретарь на протяжении многих десятилетий, присоединится ко мне в моих странствиях – и не в качестве слуги, так как все социальные различия исчезнут для меня сегодня в полночь, а в качестве спутника и соратника в поисках праведного пути.
И вот тут все акционеры вскакивают с мест, кричат, чего-то требуют. Какая-то женщина-далит оглушительно орет что-то на ухо Вишраму о своих клиентах, своих сестрах, но Вишрам вдруг обнаруживает, что абсолютно спокоен, отрешен, прикован к месту чувством неизбежности. У него возникает странное ощущение, будто он знал, что нечто подобное должно произойти, с того самого момента, когда у своей двери в Глазго нашел авиабилет.
Ранджит Рэй жестом успокаивает присутствующих.
– Друзья мои, прошу вас, не думайте, что я бросаю вас на произвол судьбы. Первое требование к человеку, решившему вести духовную жизнь, состоит в том, чтобы он не оставлял мир безответственно. Вам хорошо известно, что многие другие корпорации стремятся приобрести нашу компанию, но «Рэй пауэр» прежде всего – семейный бизнес, и я ни при каких обстоятельствах не позволю передать его в чужие руки, в чуждую и аморальную систему управления.
Не делай этого, думает Вишрам. И не говори этого…
– Таким образом, я передаю руководство компанией сыновьям – Рамешу, Говинду и Вишраму.
Ранджит Рэй поворачивается поочередно к каждому из названных им, делая благословляющий жест. Рамеш совершенно раздавлен услышанным. Его крупные, покрытые выступающими венами руки лежат на столе так, словно с них заживо содрали кожу. Говинд старается выглядеть уверенно, оглядывает сидящих за столом и уже делит присутствующих на союзников и врагов. Вишрам пребывает в полном оцепенении – словно актер, внезапно забывший текст.
– Я назначил советников, которым полностью доверяю, чтобы они помогали вам в переходный период. Я на вас очень надеюсь, дети мои. Пожалуйста, постарайтесь быть достойными…
Марианна Фуско наклоняется над широким столом и протягивает руку. Рядом с ней на полированной поверхности стола лежит стопка каких-то бумаг. Вишраму бросается в глаза пунктирная линия в самом низу верхней страницы. Здесь должна стоять его подпись.
– Мои поздравления, и добро пожаловать в исследовательский отдел, господин Рэй.
Вишрам пожимает руку, твердое, уверенное и страстное прикосновение которой к собственному члену все еще очень хорошо помнит.
Внезапно он вспоминает «свой текст».
– Король Лир, – почти шепотом произносит Вишрам.
10
Шив
Йогендра выходит из внедорожника посередине улицы – рядом с входом в клуб «Мусст». Полицейские и воры сходны в том, что считают стоянкой любое место, где соблаговолят выйти из автомобиля. Йогендра открывает дверцу хозяину. Велорикши, неистово трезвоня, с обеих сторон объезжают громадную машину.
«Мусст»… потрясающие развлечения… «Тальв» – сообщает яркая неоновая реклама.
С тех пор как практически у каждого появился персональный ди-джей, сарисин с собственными ремиксами, клубы стали рекламировать себя под именами своих барменов. До уик-энда еще далеко, поэтому респектабельных мужчин, подыскивающих себе жен, в клубе нет, но девушек хватает. Шив усаживается на табурет у стойки. Йогендра садится рядом. Шив ставит банку с яичниками на стойку. Специальная подсветка превращает их в некий инопланетный артефакт из какого-нибудь голливудского фантастического блокбастера. Бармен Тальв передвигает стеклянную тарелку с пааном по поверхности из флюоресцентного пластика. Шив берет кусочек, перекатывает его за щекой, смакует.
– Где Прийя?
– Там, в конце зала.
Девушки в сапожках до колен, коротких юбках и облегающих шелковых блузках сгрудились вокруг стола, с которого и начинается клубное многолюдство. В центре в окружении бокалов с коктейлем десятилетний мальчишка.
– Черт, «брахманы», – произносит Шив.
– Внешность обманчива, он уже совершеннолетний, – замечает Тальв, разливая в два стакана содержимое шейкера, который отличается неприятным сходством с трофеем Шива из нержавеющей стали.
– Ведь есть же хорошие мужчины, которые способны дать женщине все, чего она хочет: хороший дом, достойную жизнь – такую, чтобы ей никогда не приходилось работать, – приличную семью, детей, место в обществе, и она отвяжется от этого десятилетки, как теленок от матки, – рассуждает Шив. – Всех бы перестрелял. Просто потому, что такие вещи противоестественны.
Йогендра активно закусывает пааном.
– Тот десятилетка может десять раз купить и продать здешний бар. И он еще будет вовсю развлекаться, когда нас с тобой уже опустят в священные воды.
Коктейль приятно холодноватый, он вселяет меланхолию, очень хорошо идет к паану, помогает ему легче проскользнуть в желудок. Шив оглядывает помещение клуба. Из девчонок не на кого сегодня и глаз положить. Те, что не хихикают рядом с брахманом, уставились в экран телевизора.
– На что это они так пялятся?
– Что-то, связанное с модой, – отвечает Тальв. – Тут привезли какую-то русскую модель, ньюта. Юри, кажется.
– Юли, – подсказывает Йогендра.
Его десны уже алы от паана. Освещение в баре имеет голубоватый оттенок, и нитка жемчуга, которую он постоянно носит, начинает отливать каким-то мистическим цветом. Красным, белым, голубым. Американская улыбка. Йогендра ни разу не снимал жемчужные бусы с тех пор, как стал работать с Шивом.
– Таких я бы тоже всех перестрелял, – говорит Шив. – Извращенцы. Что касается брахманов, то они мухлюют с генами, но у них хотя бы понятно, кто мужчина, а кто – женщина.
– Я читал, будто ньюты собираются получить разрешение размножаться клонированием, – мягко замечает Тальв. – Они согласны платить нормальным женщинам, чтобы те вынашивали их детей.
– Ну, это уж совсем мерзость, – говорит Шив.
Когда он поворачивается, чтобы поставить пустой стакан, то на отливающей голубым барной стойке обнаруживает клочок бумаги.
– Что это?
– То, что принято называть счетом, – отвечает Тальв.
– Прошу прощения! С каких пор я должен оплачивать напитки в вашем заведении?!
Шив разворачивает крошечную квитанцию, бросает взгляд на сумму. Еще раз внимательно рассматривает счет.
– Нет, что такое?! У меня здесь уже больше нет кредита? Неужто вы хотите сказать: Шив Фараджи, мы тебе больше не доверяем?!
Девицы у телевизора поднимают головы, привлеченные звуками намечающегося скандала. В голубоватом свете они становятся похожими на дэви. Тальв тяжело вздыхает. Появляется Салман. Он владелец, у него есть связи, которых нет у Шива. Шив потрясает папкой с меню, словно обвинительным актом.
– Я говорил твоей здешней звезде…
– Я уже много слышал о вашей платежеспособности.
– Приятель, меня все уважают в этом городе.
Салман холодным пальцем касается ледяного металла со суда.
– Ваши акции больше уже не… не на подъеме, как раньше.