Она говорила с немецким акцентом. Сидевшая рядом с ней другая дама, того же преклонного возраста и той же немецкой отмытости, встречала каждую фразу соседки энергичным утвердительным кивком.
— В них самая страшная угроза, — сказал высокий господин с военной выправкой, который сидел в кресле прямо, не касаясь спинки. — Им кажется, что они ведут народ к свободе, а в самом деле они разжигают в нем самые страшные инстинкты. И если бы мне была дана возможность карать и миловать по справедливости, в первую очередь я бы покарал ваших интеллигентных протеже. Львов твердит о передаче земли труженикам. А на самом деле они тут же начнут жечь имения и убивать помещичьих детей.
Андрей узнал говорившего по фотографии в «Ниве»: это был Великий князь Николай Николаевич.
— Глаша, — сказал Сергей Серафимович, — подай гостям чаю.
— Да, уже поздно, — сказала пожилая дама. — Пора собираться домой.
— Погодите, тетя, — сказала девушка в розовом платье, — вечер такой чудесный, а у Сергея Серафимовича лучший вид в Ялте.
Девушка стояла у парапета, и Андрей тоже подошел к парапету, словно подчиняясь ее призыву.
— Вы студент? — спросила девушка.
— Я поступаю в Московский университет, — сказал Андрей.
— У Сергея Серафимовича так приятно. Совсем без церемоний. Здесь можно встретить очень интересных людей, правда?
— Я живу в Симферополе, — сказал Андрей. — Я редко здесь бываю.
Девушка взглянула на Ахмета, который подошел к ним, потому что старался держаться ближе к Андрею.
— Ваш друг магометанин? — спросила девушка.
— Я татарин, — сказал Ахмет.
— Я совсем не думала, что татары учатся в гимназиях. Не обижайтесь, я не хотела вас обидеть.
— Я не обижаюсь, — сказал Ахмет.
— И вы будете поступать в университет?
— Отец намерен послать меня в Сорбонну, — сказал Ахмет, и в тоне его прозвучал вызов, который уловила девушка.
— Татьяна! — окликнула ее пожилая дама. Девушка быстро отошла от парапета.
Глаша принесла самовар, поставила его на стол. Самовар смотрелся не на месте среди кипарисов и виноградных листьев.
— А ты правильно ответил, — сказал Андрей.
— Я не знал, сказать ей, что я кучер или о Сорбонне.
— А пожилую даму я где-то видел.
— И не узнал? — Ахмет сверкнул зубами. — Она же два года назад к нам в гимназию приезжала. Помнишь, нас в актовом зале выстроили, а какой-то первоклашка начал проситься пи-пи?
— Вдовствующая императрица?
— Мария Федоровна. А ты не знал, кто здесь в гостях?
— Я мало знаю об отчиме.
— Догадайся, кого я вожу.
— Тоже из Романовых?
— Мои хозяева — Великая княгиня Ирина Александровна и ее муж — князь Юсупов. Вон тот, который о смуте и порядке говорил. Твой отчим тихий-тихий, но что-то в нем есть.
— Что-то есть, — повторил Андрей.
Звезды, такие близкие и яркие, заволокло быстрыми облаками. С Ай-Петри скатился ветер и принялся раскачивать гирлянды фонариков. Цикады сразу примолкли.
Сергей Серафимович наклонился к князю Юсупову.
— Вы хотели поговорить с медиумом? — сказал он негромко.
— Разумеется, — ответил князь, поднимаясь с кресла. Он был скор, аккуратен в движениях, спина слишком прямая, хотелось дать ему в руку хлыст. — Я скоро вернусь, — сказал он своей прекрасной молодой жене, которая лениво, как пантера, подняла к нему античное лицо.
Сергей Серафимович отошел дальше, к вдовствующей императрице. Та кивнула в ответ на его слова и обернулась к своей спутнице:
— Ольга Петровна, вы подождете меня здесь?
Старая императрица улыбнулась добродушно, но непреклонно, и ее спутница вынуждена была подчиниться.
Великий князь Николай Николаевич сам поднялся, не дожидаясь, пока подойдет к нему хозяин дома. За ним — Александр Михайлович.
— Граф Теодор, — произнес тогда отчим.
— Я готов, — откликнулся голос из темноты. Незамеченный прежде человек встал, раздвигая виноградные листья, скрывавшие его лицо. Голос его был глубок и низок. Лицо как бы выплыло из темноты и оказалось длинным и грустным, глубокие морщины еще более вытягивали его. Глаза прятались в таких глубоких глазницах, что казались черными ямами. Спутанные вороные кудри стекали к плечам. Если бы Андрею предложили нарисовать демона, он бы изобразил нечто подобное.
Ветер, как бы испугавшись графа Теодора, взвыл и принялся дергать кусты за тонкие ветви.
Все прислушивались, молчали.
— А чай? — разрушила паузу Глаша.
Она стояла посреди террасы с подносом, уставленным чашками.